Игорь Христофоров - Страх

Неужели эти подозрения возникли у Межинского после слов американки? А что она такого слышала сквозь доски подпола? Что люди Зака хотят захватить какой-то объект на севере, возле Мурманска? Она уверяла, что четко слышала слово "атомная". Может, электростанция?

На Кольском полуострове, в пятнадцати километрах от поселка Полярные Зори, есть атомная электростанция. Четыре реактора с кучей недостатков. Тулаева как-то готовили в составе группы для учебного захвата этой АЭС. Рейд был спланирован на сентябрь 1991 года. Но до сентября случился август, и все захваты отменили. А Тулаев до сих пор помнил, что вокруг корпусов реакторов на той электростанции нет защитной оболочки, схема аварийного дублирования систем охлаждения и безопасности отсутствует, операторы на блоке управления подготовлены плохо и - самое главное для группы захвата в системе охраны и безопасности АЭС столько дыр, что ее вполне может за полчаса захватить один мотострелковый взвод. А что уж говорить о спецгруппе!

Межинский хмуро выслушал его предположение об атомной электростанции, помолчал и все-таки высказался:

- Возможно как вариант. А какой смысл?

- Ядерный шантаж! - пулей выстрелил ответ Тулаев.

Выдумывать ничего не приходилось. Именно так - "Ядерный шантаж"

- называлась сорвавшаяся операция по захвату Кольской АЭС.

- Вот это уже теплее, - вскочил из кресла Межинский, подошел вплотную к вставшему Тулаеву и, понизив голос, вкрадчиво спросил: - А зачем?

- Для шантажа...

Более дурацкий ответ трудно было придумать, но что-то же нужно было говорить. Начальники страсть как любят спрашивать, а подчиненные еще сильнее не любят отвечать. Наверное, они бы так и стояли еще полчаса. Межинский - в ожидании более точного ответа, Тулаев - в ожидании нового вопроса. Но в этом странном напряженном молчании между ними будто ударило искрой. Тулаева ожгло воспоминанием, и он тихо произнес:

- Атомные лодки...

- Тоже один из вариантов, - так же тихо и вкрадчиво ответил Межинский.

Он все еще стоял вплотную, как футбольный судья стоит

перед провинившимся игроком в раздумьи, каким образом наказать

его: желтой карточкой - полегче - или красной - на всю катушку.

- Это все из-за Миуса, - усилием удерживая внутри себя

воспоминание, сказал Тулаев. - Помните, его треугольник на стене?

- Ну и что?

- Это не просто треугольник. Это рубка подводной лодки...

- Я никогда не видел треугольных рубок.

- Но она же... Она же не совсем у него треугольная! Верха-то нет.

- Все равно не похоже. Да и то... Резкие углы у рубки дизельной лодки. У атомных - скругленный контур, - упрямо смотрел в глаза Межинский.

- А точки? - с прежней начальственностью спросил он.

- Нужно подумать.

- Не напрягайся, - остановил его Межинский. - Перед самой смертью Егор Куфяков отправил брату письмо. Последнее письмо.

После его получения Миус изменил рисунок на стене.

Межинский вернулся к столу, выдвинул ящик и торжественно достал из него фотографию. Блеснул цветной глянец. Блеснул острием ножа.

- Снимок сделан сегодня утром. В камере Миуса.

- Их выводили на прогулку?

- У смертников нет прогулок. Раз в месяц их выводят на помывку. Сегодня по моей просьбе их мыли на неделю раньше. Зато мы знаем, что на левой стороне треугольника... вот тут, - повернув снимок на столе, показал ногтем Межинский, - стало после получения письма на одну точку больше. А вот тут, внутри треугольника, у его основания, появился крестик...

Тулаев склонился над цветной фотографией, сумевшей точно передать черно-зеленую плесень на стене над треугольником, разглядел крестик и виновато произнес:

- Виктор Иванович, если бы не Марфино, я бы уже вчера в Бутырку съездил... Вы же знаете...

- Знаю. Потому и не упрекаю.

Межинский достал из ящика папку, полистал ее разнокалиберные и разноцветные страницы, сжатые скоросшивателем, нашел нужное и озвучил его:

- Вот... В последнем письме Егор Куфяков сообщил брату: "Сильно у меня нос заболел. Так заболел, что хуже уже нельзя." Во-первых, это ложь. По уверениям жены и друзей по работе, никаких жалоб на свой нос Куфяков не излагал. А во-вторых...

- Носач! - вспомнил фамилию убитого покупателя "Ческой

збройовки" Тулаев. - Того... ну, в переулке... звали Носач!.. И нос у него действительно был очень длинным...

- Да, Носач, - хмуро согласился Межинский. - По последним данным, гомосексуалист и друг Миуса по последней отсидке. Впрочем, друг относительный... Скорее, любовник. Все-таки по воровской иерархии они стояли на разных ступенях.

- Если я не ошибаюсь... если не ошибаюсь, - поерзал на стуле Тулаев. То, скорее всего, этот... как его...

- Носач, - вяло подсказал Межинский.

- Да-да, Носач!.. Он - один из трех налетчиков. Цыпленок... ну, который огромных размеров... отпадает. Наждака признала американка. Второй - Носач. Третья... - и осекся.

- Вот эта третья и есть самый интересный экземпляр во всей компании. В квартире, из которой она спешно бежала, в платяном шкафу, под бельем, оперативники обнаружили фото. Красивое такое фото: море, пляж, девушка и... Миус...

У Тулаева потемнело в глазах. Если бы он тогда, при первом визите в ее квартиру, разглядел фотографию в серванте. Если бы он смог перевернуть портрет, лежащий на тумбочке. Сто из ста, что это был портрет Миуса. Огромного, грубого, мощного Миуса. Вот чью силу и чью грубость любила Лариса. Вот с кем сравнивала его, Тулаева...

- Ты что, не слышишь? - откуда-то из-за тьмы донесся голос.

- Что?! - вскинулся Тулаев.

- Я говорю, ты в камере у Миуса ее фотографии не видел? - повторно спросил Межинский.

- Я не был в камере. В камеру к имээновцам меня не допустили...

- К кому? - не понял Межинский.

- К имээновцам... Ну, к смертникам.

- А-а, да, точно, я вспомнил. Ты же докладывал... В общем, ее фото ушло во всероссийский розыск. Скорее всего, это старая любовь Миуса.

Межинский забрал у Тулаева снимок, вместе с папкой вбил его на верхнюю полку сейфа, и оттого, что бумаги из хлипкого ящика стола перекочевали в бронированный сейф, они показались Тулаеву еще важнее, чем были до этого. В черном металлическом чреве исчезло то, что он принял теперь уже не за треугольник, а за рубку подводной лодки, и старое воспоминание заставило его торопливо выпалить:

- Виктор Иванович, я вот сравнил тот треугольник с рубкой. Это было... было... ну, знаете, скорее вещь подсознательная, чем осмысленная... А теперь... теперь мне кажется, я понял, отчего возникло это сравнение... Понимаете, может, я и ошибаюсь, но все дело в биографии Миуса. Он же учился в военно-морском училище...

- И не просто в морском, - оборвал его Межинский. - А в училище подводного плавания...

- Да-да, именно это я сейчас вспомнил.

- И куча его однокашников стала уже начальниками немалого ранга.