Алексей Хапров - Сын Духа Святого

— Вот он, пришел, наш вундеркинд, — донеслось до моих ушей.

Я подошел к Славику, и поставил свою сумку на подоконник.

— Привет.

— Привет.

— Слушай, ты сегодня вечером свободен? — спросил я.

— Свободен. А что?

— Да у меня именины. Хочу отметить. Может, составишь компанию?

— Составлю, — обрадовался Славик.

Он хотел еще что-то добавить, но его прервал выкрик Гребенюка, обращенный ко мне.

— Смирнов, ты где так научился ящики сколачивать?

Как мне был ненавистен этот чуть хрипловатый голос! Сначала я вообще не хотел ничего отвечать. Но затем рассудил, что это будет неправильно. Поэтому, чуть помедлив, я все же отозвался.

— У Николая Савельевича на уроках труда.

— Может, научишь?

— Без проблем.

Я повернулся к Славику, давая Гребенюку понять, что тема исчерпана. Но тот не отставал.

— Слушай, Смирнов, а ты что, и вправду вчера тот стих так сразу запомнил?

— Вправду, — спокойно, без эмоций ответил я.

У Гребенюка вытянулось лицо. Он явно не привык, чтобы я разговаривал с ним так уверенно. Обычно я виновато улыбался и лепетал что-то несуразное. Он даже немного побагровел.

— А чего это ты так осмелел? — угрожающе, с подчеркнутым превосходством, бросил он, смерив меня глазами с головы до ног. Раньше я не выдерживал такого взгляда. Я смущался, краснел, опускал голову. В этот же раз его взгляд меня даже не задел. Он был мне, словно по барабану. Хотя, если подумать, удивляться здесь абсолютно нечему. Было бы странно, если бы разум взрослого человека спасовал перед наивной, самоуверенной бравадой четырнадцатилетнего подростка.

Мне не хотелось вступать в конфликт. Но и промолчать я тоже не мог. Мое молчание в окружавшей меня подростковой среде неизбежно было бы воспринято, как проявление слабости. Что такое возраст 13–14 лет? Это период, когда разум еще заметно уступает амбициям, что, естественно, сказывается на определении жизненных ценностей.

Я поглядел на распетушившегося Гребенюка, усмехнулся, и, не теряя спокойствия, спросил.

— Дальше что?

Гребенюк открыл рот. Он явно был ошарашен. Других моих одноклассников, включая Славика, тоже охватило недоумение. Они никак не могли понять, что со мной такое произошло. Еще на прошлой неделе я был тихим и покорным. А тут вдруг вздумал бузить. Они ведь не могли знать, что от меня прежнего осталась только внешняя оболочка. И что я, которого они знали раньше, и я, который стоял перед ними сейчас — это два разных человека, с двумя разными уровнями интеллекта.

Все с интересом смотрели на нас с Гребенюком, ожидая, чем закончится наша перепалка.

На лице Гребенюка вспыхнула ярость. Он сделал угрожающий шаг в мою сторону.

— Тебя, что, успокоить? — прорычал он.

Вопреки его ожиданию, я не отступил.

— Окажи такую милость, — с иронией ответил я и шагнул ему навстречу.

— Ого! — раздался чей-то изумленный возглас.

В воздухе запахло дракой. Коридор замер. Славик попытался встать между мной и Гребенюком, но кто-то грубо его оттолкнул.

— Не лезь!

Гребенюк боевито наскочил на меня и попытался со всего размаха нанести удар. Но я стремительно перехватил его руку, — этому приему меня обучили в армии, — и резким рывком заломил ее ему за спину. Гребенюк, явно не ожидавший от меня такой прыти, охнул от пронзившей его боли, и попытался вырваться. Но безуспешно. Я заламывал его руку все выше и выше. Гребенюк морщился все сильнее и сильнее, и опускался на колени все ниже и ниже.

— Ни фига себе Смирнов дает! — удивленно протянул кто-то.

Наконец мой соперник не выдержал.

— Все! Хватит! Пусти!

— А прощение кто будет просить? — язвительно спросил я.

Ответа не последовало. Гребенюк, крепко сжав зубы, молчал. Но тут наш поединок прервали.

— Что здесь такое происходит?

Это была наша учительница по физике Анна Сергеевна. Она решительно растолкала сгрудившуюся вокруг нас толпу.

— А ну-ка немедленно прекратите драку! К директору захотели?

Я отпустил Гребенюка. Он поднялся на ноги, держась руками за плечо и морщась от боли. Его лицо пылало огнем. Он явно был раздосадован, что потерпел поражение. И от кого! От меня, которого никто и во грош не ставил. Его глаза выражали неподдельное бешенство. Это не оставляло сомнений, что наш с ним конфликт еще далеко не исчерпан. В нем просто наступила пауза.

Я отряхнул руки, подошел к окну, взял с подоконника свою школьную сумку, и направился в класс. Передо мной почтительно расступились. Меня буквально сверлили изумленные взгляды. Все словно гадали, я это, или кто-то другой?

Не успел я сесть за парту, как Анна Сергеевна вызвала меня к доске.

— Драться ты, как я заметила, мастак, — с упреком произнесла она. — Сила у тебя есть. Посмотрим, как с умом. Расскажи-ка нам, что такое кинетическая энергия?

Домашнее задание я накануне выучил добросовестно, поэтому никаких затруднений этот вопрос у меня не вызвал. Анну Сергеевну это удивило. Физика, равно как и другие естественные дисциплины, всегда были моей проблемой.

— Ну, что ж, Смирнов, — констатировала она. — Молодец. Не ожидала. Я тебя сегодня просто не узнаю. Что это с тобой такое произошло?

— А у него сегодня день рождения, — выкрикнул кто-то, очевидно слышавший наш разговор со Славиком.

— А-а-а, — понимающе протянула Анна Сергеевна. — Значит, решил преподнести себе подарок? Садись. Пять. А теперь посмотрим, как подготовился к уроку наш второй боец. Гребенюк, милости просим к доске.

Красный, точно вареный рак, Гребенюк поднялся с места. В классе засмеялись.

Следующей нашей стычки долго ждать не пришлось. Она произошла сразу же после урока физики. Инициатором был, конечно, Гребенюк. Его буквально распирала жажда реванша. Само собой, дело здесь было не только в простом реванше. Гребенюк, конечно, не мог не чувствовать, что его казавшийся доселе незыблемым авторитет пошатнулся. Поэтому он горел желанием восстановить свое лидерство.

Когда мы выходили из класса, он пристроился рядом, и грубо оттолкнул меня плечом. Я, не задумываясь, отвесил ему в ответ внушительную затрещину.

— Что там опять такое? — раздался сзади окрик Анны Сергеевны.

Мы воинственно поглядели друг на друга и вышли в коридор. Подождав, пока Анна Сергеевна скроется из виду, мы, к удовольствию одноклассников, возобновили прерванный поединок.

Оказывается, физически Гребенюк был не таким уж сильным, а я не таким уж слабым, как мне казалось ранее. Моя главная слабость относилась к духу. В прежние времена я неизменно испытывал дрожь перед соперником, кто бы им ни был, и именно из-за этого уже заранее проигрывал дуэль. В этот раз я вступил в драку без тени робости в душе. Я вкладывал в свои удары всю злость, которая накопилась во мне за все прожитые годы. И мой соперник оказался повержен. Вытирая расквашенную физиономию, Гребенюк больше не лез на меня с кулаками, но тем не менее еще пытался мне чем-то угрожать. Но его угрозы больше смешили, чем пугали. Это была всего-навсего показная бравада человека, осознавшего себя побежденным. В его голосе уже не чувствовалось ноток превосходства, которые являлись неотъемлемым атрибутом его манеры держаться на людях. Даже его осанка, бывшая раньше такой гордой и стройной, теперь скрючилась, согнулась, и стала какой-то жалкой.