Алексей Хапров - Черная повесть

— 18 —

За окном раздался истошный крик. Он больно резанул мои уши и отдался в душе нестерпимой болью. Это был крик горя, крик безнадежного отчаяния, крик ужаса от осознания невосполнимой утраты. Обычно так кричат, когда теряют очень близкого для себя человека. У меня защемило сердце. Нужно, наверное, быть каким-то неодушевленным, железным истуканом, чтобы не чувствовать в такой момент самую искреннюю жалость и самое искреннее сочувствие, на которое только способен человек. Я не смог усидеть на месте, поднялся с кровати и выглянул наружу. Моему взору предстала растрепанная, пожилая, бедно одетая женщина. Она лежала на земле и билась в безутешных рыданиях:

— Сыночек! Сыночек мой!

Вокруг нее суетились две санитарки. Они старательно пытались поднять ее на ноги, но женщина словно обезумела от постигшего ее несчастья. Она яростно от них отбивалась и отгоняла от себя. Когда санитаркам, наконец, все же удалось поднять ее с земли, я смог увидеть ее залитое слезами лицо. Меня словно ударило током. Я буквально похолодел. Я понял, что это была мать Вани Попова. До сегодняшнего дня мне ее видеть еще ни разу не приходилось. Но ее внешнее сходство с моим погибшем в тайге сокурсником не оставляло в этом никаких сомнений. Я резко отпрянул от окна, захлопнул форточку, плотно задернул шторы, и вернулся на кровать. Отчаяние этой женщины доставляло мне нестерпимые мучения. Ее крик отдавался гулким эхом в моей голове, и словно сжигал меня изнутри. Я заткнул пальцами уши, зажмурил глаза, резко повращал головой, но это не помогло. Меня продолжала пробирать дрожь. Кровь словно застыла в моих жилах. Глаза застлал мрак. Все, что было вокруг, словно потеряло свой цвет, и сделалось черно-белым. В меня снова вернулся непреоборимый страх. Я зарылся под одеяло, накрыл голову подушкой, и мысленно умолял Всевышнего избавить меня от этого ужаса…

Мы с Юлей, тяжело дыша, лежали на земле рядом друг с другом и смотрели на небо. Мы были счастливы. Все страхи и невзгоды отступили на второй план. Нас переполняла эйфория. Та самая эйфория, которая случается у всякого, кому довелось познать, что такое любовь.

Деревья ласково шелестели листвой, словно умилялись нашей близости. Все вокруг казалось таким приветливым и дружелюбным, что даже как-то не верилось, будто где-то неподалеку может таиться опасность. Но как ни успокоителен был окружавший нас пейзаж, нас все равно не покидало ощущение ее близкого присутствия.

— Однако, пора идти, — пробормотал я, и беспокойно огляделся по сторонам.

— Неохота, — протянула Патрушева. — Давай останемся здесь.

— Ну вот, придумала тоже, — проворчал я. — До поселка осталось совсем немного. Если поднатужимся, глядишь, еще засветло успеем.

— Неохота, — снова протянула Юля.

Она лениво потянулась, но затем решительно вскочила на ноги:

— Пошли.

Мы затушили догоравший костер, вскинули рюкзаки на плечи, и продолжили свой путь.

Едва мы вошли в лесную чащобу, как сверху закапало. Дождь быстро перерос в ливень. Но нас это не остановило. Охваченные стремлением быстрее вернуться домой, мы упрямо продолжали идти вперед. Вокруг безудержно лило и шумело. Лес затягивался мглой. Воздух пронизывала влага. Под нашими ногами хлюпало серое месиво. А мы все шли, шли и шли.

— Что может так смердить? — вдруг беспокойно спросила Патрушева.

Я удивленно посмотрел на нее и принюхался. Моя спутница была права. Атмосфера прониклась какими-то нечистотами. Ударивший в мои ноздри запах был малоприятен и отдавал какой-то гнилью. Но он был мне знаком.

— По-моему, так пахнут болота, — сказал я.

— Этого нам только еще не хватало, — вздохнула Юля.

Чем дальше мы продвигались, тем резче и ощутимее становилась вонь. Вскоре нашим глазам предстала окруженная камышовой стеной отвратительная жижа, поверхность которой покрывал толстый слой дерна, напоминавший собой ковер из зеленого бобрика. В нас буквально вонзилась туча комаров. Они облепили нас с ног до головы, и тыкали своими жалами везде и всюду.

— Приехали, — с досадой произнес я.

Покрытая редким леском болотистая равнина тянулась и тянулась без конца и края. Ее границы были не видны и скрывались где-то за горизонтом.

— Если пойти в обход, это может занять бог знает сколько времени, и грозит потерей ориентира, — задумчиво пробормотал я.

— Но шагать через болото напрямик — еще опаснее, — возразила Патрушева.

Что же делать? Мы призадумались.

— Попробуем пройти, — твердо проговорила Юля и с досадой добавила. — Черт возьми, как я не догадалась взять с собой тот шест. Что ж, делать нечего, придется мастерить новый. Без него в болото лучше не соваться.

Она взяла топор и принялась рубить стоявшую невдалеке осину. При каждом взмахе ее лицо непроизвольно морщилось. Волдыри на ладонях, конечно, давали о себе знать. Но Патрушева крепко сжала зубы и стоически терпела эту боль. Когда шест был готов, я взглянул на ее руки и ужаснулся. На них буквально не было живого места.

Я видел, что моя подруга очень устала. Ее дыхание было частым и тяжелым, а с ее лба ручьями струился обильный пот. Она бессильно опустилась на землю. Я снял с себя куртку и заботливо накинул ей на плечи…

Мой голос предательски задрожал. Приближался самый мучительный момент моего повествования. Я изо всех сил щипал свои руки, вонзал ногти в кожу, чтобы причиняемой себе болью заглушить рвущийся наружу плач. Но это не помогало.

Заметив мою заминку, следователь подбадривающе потрепал меня по плечу и негромко произнес:

— Ну, успокойся, успокойся. Возьми себя в руки. Будь мужчиной.

Я вытер рукавом глаза, и, пересиливая себя, продолжил рассказ:

— Немного отдохнув, Юля встала, отдала мне куртку, взяла шест и направилась к трясине. Я последовал было за ней, но она меня остановила, сказав, что хочет просто проверить глубину. Я снова присел на землю. Юля с помощью шеста исследовала прибрежное дно и сообщила, что оно твердое, хотя и кочковатое. Затем она осторожно сделала несколько шагов вперед. Все было нормально. Она продолжила движение, аккуратно переступая с кочки на кочку. Я беспокойно, с замиранием сердца, наблюдал за ней. У меня вдруг появилось нехорошее предчувствие. Какой-то внутренний голос неустанно твердил мне, что сейчас случится беда. Я крикнул Юле, чтобы она не рисковала и возвращалась обратно. Но она меня не послушала. "Здесь можно пройти, — сказала она. — Трудно, но можно". По тому, как шест уходил под воду, было понятно, что глубина все возрастала, а дно становилось вязким. Продвигаться в таких условиях очень опасно. Одна неосторожность — и все. Я снова попытался уговорить Юлю вернуться назад, и соорудить хотя бы примитивные болотоступы. Но она только махнула рукой. Дойдя до середины болота, Юля остановилась, чтобы отдышаться. Обернувшись, она ободряюще мне подмигнула. Я укоризненно покачал головой, но тоже подмигнул в ответ, хотя в тот момент у меня на душе скребли кошки. И вот тут произошло то, чего я так боялся. На болотной поверхности прочертился какой-то след. Очевидно, это была змея. Юля испуганно вскрикнула и дернулась в сторону. Выронив шест, она потеряла равновесие, поскользнулась, и упала в воду. Я тут же вскочил, намереваясь не медля броситься ей на помощь. Но Юля крикнула, чтобы я оставался на месте, и что она выберется сама. Она стояла по пояс в трясине и старательно пыталась дотянуться до лежавшего невдалеке шеста, но все ее усилия тратились впустую. Я заметил, что она постепенно уходит под воду все глубже и глубже. Сначала я не придал этому серьезного значения, но потом во мне как стрельнуло: да ее же засасывает! Я слишком поздно это сообразил, а Юля слишком поздно поняла, что в одиночку ей не выбраться. Невзирая на ее протесты, я устремился ей на помощь. Но продвигался я очень медленно. Идти по болоту, не имея никакой опоры, да еще со сломанной рукой, было неимоверно тяжело. Чуть оступись — и все. Юлю тем временем засасывало все сильнее и сильнее. Когда над поверхностью осталась лишь ее голова, она впала в панику, и принялась отчаянно барахтаться и кричать. Она умоляла меня идти быстрее. Но я и так двигался максимально быстро, как только мог. Когда я до нее, наконец, добрался, над трясиной виднелось лишь ее искореженное страхом лицо. Ее рот судорожно заглатывал воздух. Это было ужасное зрелище! Я попытался подать ей шест, но не успел. Ее лицо скрылось в тине. Забулькали пузыри. Вскоре они исчезли. Водная поверхность снова стала гладкой. Я понял, что все кончено.