Анатолий Манаков - На грани фола (Крутые аргументы)

- Прости меня, Алексей. Сейчас я должен вызвать медсестру для укола, она в соседней комнате. Не беспокойся, это со мною иногда происходит после моего неудачного спуска на лыжах. Вынужден с тобой распрощаться. Пока ты ещё в Вене, заходи ко мне. Может быть, я пригожусь для праведного дела. Хотя и без меня всё, в конечном счете, и так становится унхеймлих несекретным.

Закрыв глаза, Штюбинг откинулся на спинку кресла и нажал кнопку на подлокотнике.

*

Вечером того же дня Джулия и Алексей сидели в глубоких плетеных креслах на веранде, наблюдая, как солнце пряталось за дальнюю альпийскую гряду, заигрывало своими лучами с Лысой Горой и зелеными верхушками деревьев Венского леса. По обыкновению, они следовали "правилу Пифагора" и обсуждали сделанное ими.

- Надо же, не знала, что у Отто отец был тайным иезуитом, - удивилась Джулия. - О его работе в свое время у начальника СС и полиции Вены мне кое-что известно, но вот о его связях с "Обществом Иисуса" впервые слышу.

- По правде говоря, меня одолевают сомнения, что Папа Римский через иезуитов пытался создать германское правительство без Гитлера. Неужели так оно и было? - полюбопытствовал Алексей.

- Наверняка версию придумали сами иезуиты. Стараются показать, что не отсиживались в конгрегациях, когда другие воевали.

- Слушай, Джулия, а не сотворить ли нам с тобой, всем чертям назло, свою собственную версию иезуитизма? Не провести ли опыт по спариванию документального с беллетристикой, дабы посмотреть, что из этого может получиться?

От неожиданности у Джулии между бровей появились морщинки. Она чуть приподнялась в кресле и, не скрывая своего интереса, сказала:

- Да будет тебе известно, ещё студенткой я состояла в литературном обществе и писала рассказы для одного римского журнала. Между прочим, два из трех были опубликованы. В те годы обычно писали либо о любви, либо о террористах. Не буду скрывать, я писала о сумасшедшей любви без террористов. Однако потом меня захватила юридическая практика, и я даже не помышляла когда-нибудь снова вернуться к проделкам сочинительства.

- Ты меня заинтриговала, - заерзал в своем кресле Алексей. - Что имеется в виду под "проделками"?

- Да ничего экстраординарного. Для начала внушаешь себе, что именно из твоего творческого озарения обязательно выйдет оригинальное истолкование происходящего, то есть убеждаешь себя в своей одержимости к литературному творчеству. На деле все гораздо прозаичнее: "старьевщик" подойдет к куче всякой всячины, выберет из неё наиболее ценное, обратит внимание на интересные детали, потом разложит их по надлежащим местам, снова присмотрится и переберет, некоторые выбросит, другие отложит в копилку. Вдохновение придет к тебе в ходе тщательной переработки сырья в нечто оформленное и значимое, когда частное вдруг становится целостным, общеизвестное приобретает совершенно неожиданные оттенки. В сущности, что такое беллетристика? Видение сна наяву, которым надо уметь управлять так, чтобы правда и вымысел в отдельности теряли свои четкие очертания, переплетались в запутанные узлы. О, Господи! Да в конце концов пусть всё, полностью или частично, будет придумано, лишь бы не переходило границы здравомыслия. Факты тоже можно подобрать в привязке к какой-то целенаправленной версии, но скучно жить одними ими, нужно давать волю воображению, а своим персонажам - возможность защищать их право на жизнь по своему усмотрению, на свободу и счастье, высказывать по любому поводу собственные суждения. Благодаря такой вроде бы незаметной и оправданной подтасовке сочинитель и в самом деле переживает то упоительное вдохновение, что обычно приходит при крупном мошенничестве с возвышенной целью.

Джулия, как всегда неторопливо и красиво закурила, ловко жонглируя сигаретой в мундштуке.

- Может, я ошибаюсь, но психически здоровый человек должен испытывать некоторое неудобство оттого, что главным делом его жизни стало зарабатывать на хлеб созданием литературных фикций. Должно быть, он всячески отгоняет от себя чей-либо неожиданный к нему вопрос: "Послушай, приятель, неужели ты не смог добиться ничего другого, как только выдумывать истории, характеры и мотивы поступков людей, наделять их переживаниями, которыми судьба обделила тебя в реальной жизни? И не говори мне, что сам в их подлинность искренне веришь."

- Словом, хоть и человек, но все же писатель, - уточнил Алексей.

- Черто. Признаться, на его месте меня охватила бы жуткая неопределенность, я бы даже растерялась. Казалось, о чем только уже не написано и остается лишь невольно повторяться. К счастью для него и ему подобным, самая совершенная литературная форма не обязательно сопровождает талантливое изделие ума. С другой стороны, гротеск живой действительности всегда будет затмевать возможности художественного метода. Автор же, исключительно из соображений своего ремесла, вынужден опасливо относиться к любому своему суждению устами персонажа и предпочитать скользящую точку зрения - иначе читатель загонит его в тупик и объявит недоумком, у которого одно полушарие мозга развито в ущерб другому. Тут мало поправят и его встречи с читателями, что чаще всего приводят к разочарованию друг в друге.

Алексей смотрел на Джулию восторженно. Она это видела. Его взгляд подстегивал, возбуждал её, нагнетал в ней желание импровизировать, заставлял выплескивать наружу все новые потоки озвученных переживаний.

- Да ради всех святых, пусть серьезное сделается смешным, умное станет глупым, унылые догмы взбунтуются против единомыслия. Пусть сталкиваются противоположные точки зрения, но сталкиваются так, чтобы из этого рождалось нечто здравое, свежее, спокойное и, как ты говоришь, безжалостно объективное. Естественно, все хорошо в меру и ещё до того, как форма выражения, размазанная пустословием размытого изложения спумато стала довлеть над содержанием. И к дьяволу притянутый сюжет! Дайте волю случайностям и неоднозначным суждениям! Говорите языком своих персонажей! Используйте интриги, но не с перебором за счет отличия важных обстоятельств от второстепенных! Может оказаться интересным и нечто такое, где автор и его герой образуют единое целое, хотя и не до конца доверяют друг другу. Может происходить и преднамеренное смещение временных платов повествования, переливание дискурса из одной эпохи в другую при одних и тех же декорациях. Беседы персонажей могут органично вытекать и втекать в развитие сюжетной линии. К какому-то предмету разговора не грех снова вернуться, осветить его с другой стороны. Вариаций множество. Читатель не должен уставать слушать героев, думать, чувствовать, ходить туда, куда они ходят. Ему не скучно, ему кажется, именно для него все и написано, даже если не входило в авторское намерение. Об этом намерении об вообще думает в последнюю очередь.