Дик Фрэнсис - Осколки

— Все, что знали, они уже рассказали полиции, — заявила Бон-Бон. — Ничего полезного они не найдут.

— После этого мы сыграем в другую игру, — сказал я, тактично пропустив ее слова мимо ушей, — «Охоту на письма, которые папе прислал человек по имени Форс». За каждую ценную находку, конечно, дается награда.

Дети азартно играли, пока не пришло время отправить их спать: я не скупился на монетки. Добычу я разложил по всему письменному столу в кабинете Мартина.

В известном смысле улов оказался впечатляющим. Самое большое недоумение вызывал у меня оригинал письма, копию которого Виктор отправил Мартину. «Уважаемый Мартин», — начиналось письмо и далее слово в слово повторяло копию до самой подписи. Вместо набранного на компьютере: «Виктор Уолтмен Верити», внизу стояло написанное от руки: «Адам Форс».

— Дети нашли письмо в тайнике письменного стола Мартина, — сказала Бон-Бон.

Я объяснил ей, что так называемый тайник никакой не тайник, а элемент конструкции в современных письменных столах, предназначенный для портативного компьютера, — эдакий выдвижной ящичек. Я обнаружил в нем массу интересного. Помимо письма Форса Мартину, там лежала ксерокопия письма Мартина Форсу — несколько строчек с кратким ответом. Вот они:

Уважаемый Адам Форс,

у меня наконец появилось время обдумать вопрос о ваших формулах и методиках. Пожалуйста, поскорее запишите их на видеопленку, как вы предлагали, и возьмите запись с собой на Челтнемские бега. Там вы ее мне отдадите, как только меня увидите, — понятно, не на беговой дорожке.

Я глядел на письмо, ломая голову над его скрытым смыслом. Дэниэл заглянул мне через плечо и спросил, что значит «формулы»:

— Это тайны?

— Иногда.

Но какие именно тайны?

После того как Бон-Бон и дети поднялись наверх, я остался в кабинете один, тщательно обследовал содержимое выдвижного ящичка и нашел несколько чековых книжек. На корешках были проставлены суммы выплат, но дата и получатель сплошь и рядом не указывались. У финансового советника Мартина, должно быть, постоянно болела голова.

Тем не менее маленькие чудеса время от времени происходят. На корешке, помеченном ноябрем 1999 года (числа не было), мне бросилось в глаза: «Форс». На строчке под именем стояло одно-единственное слово — «ДЫХАЛКА», а в рамке, где проставляют переводимую сумму, были написаны три нуля — без целых чисел и десятичных дробей.

Имя Форса появилось еще раз в ежедневнике Мартина, где его рукой было нацарапано: «Форс, Бристоль, среда».

Я вернулся к выдвижному ящичку. В блокноте с отрывными листами — самом аккуратном документе среди неряшливых бумаг Мартина — были зафиксированы с указанием чисел все его выплаты Эдди Пейну.

На первой странице блокнота Мартин, видимо думая о чем-то своем, расписал завитками имена Эдди Пейна, Розы Пейн, Джины Верити и Виктора. В углу он нарисовал камеру с крепкой решеткой и написал: «Уолтмен». Имелись также маленькие зарисовки Эдди в фартуке, Джины в бигуди, Виктора за компьютером и Розы в ореоле из шипов.

Мартин был знаком с этой семейкой, заключил я. Получив от Виктора письмо, он, конечно, сообразил, что это розыгрыш пятнадцатилетнего юнца. Прокручивая в памяти события, я понял, что не задал нужных вопросов, потому что исходил из неверных посылок.

Я развалился в кресле Мартина, скорбя о его бывшем хозяине и мечтая о том, чтобы он ожил хотя бы на пять минут.

Мой мобильник, который я положил на стол, отрывисто заверещал. Я включил его, надеясь, что звонит Кэтрин. Как бы не так. В трубке раздался резкий голос Виктора.

— Можете приехать в Тонтон в воскресенье? — затараторил он. — Пожалуйста, сядьте на тот же поезд, что в прошлый раз. Я звоню из автомата, у меня кончается мелочь. Пожалуйста, обещайте.

В его голосе звучали настойчивость и самая настоящая паника.

— Хорошо, обещаю, — сказал я, и связь оборвалась.

В субботу, ближе к полудню, Том Филлин, который явно никуда не спешил, заглянул ко мне в мастерскую и предложил пойти выпить пива. Доберманов мы привязали к скамейке у переполненного полутемного паба. Том основательно приложился к кружке и заявил мне, что в отношении Верити — Пейнов я проявляю больше выдержки, чем здравого смысла.

— Вчера была всего лишь неделя, как они вас измолотили, да так, что вы едва на ногах держались, — сказал он.

Я поблагодарил его за спасение. Том стал убеждать меня взять его в телохранители на то время, пока Уэрдингтон в отъезде.

Я быстро обдумал его предложение. Мы с Томом примерно одних лет и одного роста, но при моем приближении никто не жмется к обочине и не видит во мне потенциальной угрозы.

Интересно, задался я вопросом, как отнесется моя дорогая констебль Додд к тому, что я вступил в союз с бывшим заключенным по прозвищу Крутой. Тем не менее я ответил:

— Хорошо, если будете делать, как я скажу.

— Только чтоб не нарушать закон, — поставил он условие. — Мне не светит снова за решетку.

— Не нарушим, — заверил я.

Когда наутро я сел в поезд, в багажном вагоне у меня имелся новый защитник тыла в сопровождении трех самых страшных на вид черных псов.

Том предлагал ехать в автомобиле. Я отрицательно покачал головой. Допустим, предположил я, никакая там не засада, а просто напуганный до полусмерти мальчишка. Поверим ему, сказал я.

В конце концов мы пришли к компромиссу. Наймем машину с водителем — пусть едет следом от станции в Тонтоне, не упускает нас из виду, подберет, если понадобится, а после отвезет домой.

Виктор сам встречал меня в Тонтоне на платформе. Я сел в один из головных вагонов — чтобы заблаговременно увидеть и миновать компанию недоброжелателей, если таковые придут меня встретить. Но парень, похоже, был один. Еще, как мне показалось, весь на нервах. Еще продрогший. Прочее покрывала завеса тайны.

Собаки Тома, находившиеся в хвосте поезда, выкатились на платформу. Я рассчитывал или по крайней мере надеялся, что Виктор не узнает ни Тома, ни его псов, хотя Роза и другие члены ее семьи, вероятно, узнали бы их после разгрома в Бродвее.

По образцу агентов в штатском я надел бейсбольную шапочку, заломив козырек на сверхмодный манер, темно-синий тренировочный костюм и голубой жилет на поролоне. Для многих такой наряд в порядке вещей, но не для меня — я обычно ношу серые брюки и белую рубашку.

Неслышно — кроссовки скрадывали звук шагов — подойдя к Виктору сзади, я тихо сказал ему на ухо:

— Привет.

Он повернулся. Его удивил мой маскарад, однако главным его чувством, судя по всему, было откровенное облегчение от того, что я вообще приехал.

— Я боялся, вы не приедете, — произнес он. — Я слышал, как они говорили, что здорово вас избили. Я не знаю, что делать. Они мне врут.