Дик Фрэнсис - Осколки

— У меня пока еще все зубы целы.

— Берегитесь Розы, — предупредил он. — Она никогда не сдается.

— Попробуй устроить, чтобы тебя отправили жить к деду, — посоветовал я. — Там безопаснее.

Он немного взбодрился. На прощание я потрепал его по плечу и пошел по Лорна-террас туда, где меня ждал Том Филлин.

— Долго же вы собирались свистнуть, — заметил он, глянув на мое разбитое лицо.

— М-да, — улыбнулся я. — Свалял дурака.

— Так вы нарочно тянули! — воскликнул он. — Позволили этой стерве себя разукрасить.

— В общем и целом, — заметил я, — за что платишь, то и получаешь.

В понедельник врач стянул мои самые глубокие порезы полосками лейкопластыря.

— Снова наступил на те же грабли в черной маске? — высказала догадку констебль Додд, ужаснувшись моему виду.

— Роза плевать хотела на маску, — ответил я, не отрываясь от готовки. — Любишь чеснок?

— Не очень. Что собираешься делать с Розой Пейн?

Я уклонился от прямого ответа, сказав:

— Завтра отправлюсь в Линтон. Не хотелось бы, чтобы она об этом узнала. Тот мудр, кто знает своих врагов, а я знаю нашу Розу.

— Но Роза Пейн — это один человек, ты же говорил, что черных масок было четыре.

Я согласно кивнул.

— Букмекер Норман Оспрей был вторым номером, а Эдди Пейн, слуга при жокеях и отец Розы, — третьим, и он об этом сожалеет. Вся троица знает, что я их узнал. Последний, четвертый, тогда мне показался знакомым, но я, должно быть, ошибся. Он меня держал, пока другие обрабатывали, и почти все время находился у меня за спиной.

Кэтрин молча выслушала и, казалось, ждала продолжения.

До сих пор неопознанный тип время от времени проскальзывал в моих расплывчатых воспоминаниях о том случае. Больше всего он мне запомнился своей холодной жестокостью. Часы мне разбил Норман Оспрей, однако руку с часами придерживал Черная Маска номер четыре. Теперь я видел, что сильнее всего испугался четвертого — он до сих пор, восемь дней спустя, вторгался в мои сны, в которых норовил столкнуть меня в раскаленную жижу стекловаренной печи.

Этой ночью констебль Додд мирно спала в моих объятиях, но в моем сне этот четвертый именно ее бросил в гибельный жар.

Во вторник я проснулся весь потный, осыпая Розу Пейн грязными ругательствами, к которым прибегаю только в исключительных случаях.

— В этот раз возвращайся живым и здоровым, — обеспокоенно попросила Кэтрин, прежде чем с ревом умчаться в рассвет.

Позже я, следуя плану Тома Филлина, вышел из деревни, прошагал полтора километра и сел в автобус. Я сошел в соседнем городке у газетного киоска, где вечно толпится народ, забрался в заказанный автомобиль с водителем и почувствовал уверенность, что за мной никак не мог увязаться «хвост».

Благодаря плану Тома я в целости и сохранности прибыл в Линтон на побережье Девоншира. В ратуше я узнал точный адрес доктора Адама Форса, проживающего на Валли-оф-Рокс-роуд. В высоком старинном доме никого не оказалось. Соседи ничем не могли мне помочь, но один из них припомнил, что у доктора Форса, кажется, есть пациенты в частной лечебнице «Приют Феникса» и он бывает у них по вторникам.

Я поблагодарил мужчину за помощь. Кстати, не мог бы он описать внешность доктора Форса, чтобы я сразу узнал его при встрече?

— Конечно, — ответил он, — его узнать проще простого. У него темно-голубые глаза, короткая седая бородка, и он носит оранжевые носки.

Я захлопал глазами.

— Он не различает ни красного, ни зеленого, — объяснили мне. — Он дальтоник.

Я решил пройти задами по тихой, забирающей в гору дороге. «Приют Феникса» занимал обширное здание с двумя длинными крыльями. В вестибюле все напоминало отель, но заглянуть во внутренние помещения лечебницы мне не удалось: прислонившись к стойке администратора, стояли двое в белых халатах. Одной оказалась женщина, другим — мужчина с седой бородкой и, хотите — верьте, хотите — нет, в оранжевых носках.

Когда я вошел, они наградили меня беглым взглядом.

— Доктор Форс? — попытал я удачу и в ответ услышал долгожданное:

— Чем могу служить?

В свои пятьдесят шесть он выглядел весьма импозантно. Хорошая прическа в сочетании с седой бородкой придавали его голове силуэт, за который актерам платят деньги. Пациенты должны ему доверять, подумал я. В его манере держаться проступала властная натура. С таким придется попотеть.

Я чуть ли не сразу понял, что труднее всего будет не ошарашить доктора, а разобраться во всех тонкостях его мышления. Все время, что я находился в его обществе, я ощущал, как, по всей видимости, непритворное дружелюбие периодически сменяется в нем неискренностью и глухой недоброжелательностью. Он был умен и все схватывал на лету. Большей частью я чувствовал к нему теплое расположение, которое, однако, время от времени чередовалось со вспышками антипатии.

— Сэр, — почтительно обратился я к нему, учитывая разницу в возрасте, — я здесь из-за Мартина Стьюкли.

Напустив на себя мину «с сожалением должен вам сообщить», он сказал, что Мартин Стьюкли мертв. Я ответил, что знаю про смерть Мартина Стьюкли.

— Вы репортер? — осведомился он с подозрением.

— Нет, стеклодув, — ответил я и представился: — Джерард Логан.

Он остолбенел. Оправившись от потрясения, он вежливо спросил:

— Что вам угодно?

Я ответил ему в тон, без угрозы:

— Мне бы очень хотелось получить назад видеопленку, которую вы в канун Нового года забрали из демонстрационного зала мастерской «Стекло Логана».

— Ах, нам бы хотелось? — К нему возвращался апломб. — Не понимаю, о чем вы толкуете.

Доктор Форс не спеша оглядел мои заведомо консервативные костюм и галстук, прикидывая, достанет ли у меня пороху причинить ему неприятности. Ответ, видимо, оказался не в его пользу, потому что он предложил побеседовать на открытом воздухе.

На тот случай, если он заметил порезы у меня на лице и все прочее, я сказал, что обязан ими убежденности Розы, будто я держу у себя его пленку или знаю ее содержание.

— Она считает, что стоит ей надавить на меня посильнее, и и представлю ей либо пленку, либо информацию, хотя не имею ни того ни другого. — Помолчав, я спросил: — Что вы предлагаете?

— Отдайте этой женщине все, что угодно. Все пленки похожи одна на другую.

— Она думает, что вашей цена — миллион. Это так?

Форс, по-моему, ответил правдиво:

— Не знаю.

— Мартин Стьюкли, — миролюбиво пробормотал я, — выписал на ваше имя чек с массой нулей.

Форс очень расстроился и резко ответил:

— Он обещал никому не говорить о…

— Он и не говорил. После него остались корешки чеков.

Я почти физически почувствовал, как он задается вопросом: что еще оставил после себя Мартин?

— Роза Пейн, — четко произнес я, — убеждена, будто я знаю, где ваша пленка и что на ней. Или вы найдете способ оградить меня от нее, или я сообщу ей то, что ей до смерти хочется знать.