Дик Фрэнсис - Осколки

— Вы хотите сказать, что я, во-первых, знаком с этой самой Розой и, во-вторых, каким-то образом несу ответственность за ваши… э-э… травмы?

— Да и да, — ответил я жизнерадостно.

— Вздор.

По его лицу было видно, что он прикидывает, как лучше выпутаться из неудобного положения.

— Тем не менее пленку из моего магазина забрали вы, так что будьте добры хотя бы сказать, где она находится.

Я сменил тон, поэтому он расслабился и дал ответ, совсем меня не удовлетворивший:

— Предположим на миг, что вы правы и пленка у меня. Возможно, я использовал ее, чтобы записать спортивную программу. Теперь на ней можно увидеть бега, и только.

Никому не придет в голову случайно стереть состояние, если он не уверен, что сможет восстановить запись. То есть никто не сделает этого нарочно.

— Вы уничтожили запись сознательно или по ошибке? — спросил я.

Он рассмеялся в бородку и заявил:

— Я никогда не ошибаюсь.

Меня пробрала дрожь — я узнал чисто человеческую слабость: при всей своей любезности доктор считал себя богом.

Он остановился у ствола упавшей ели.

— Разговор окончен. Меня ждут пациенты, — произнес он, как бы завершая аудиенцию. — Уверен, вы найдете свой собственный выход из положения.

Он пошел назад. К его очевидному раздражению, я последовал за ним.

— Осталось выяснить всего пару вещей, — сказал я. — Как вы познакомились с Мартином Стьюкли?

— Вас это не касается, — спокойно ответил он.

— Мартин отвалил вам гору денег в обмен за сведения, которые вы назвали взрывчаткой.

— Нет. Вы совершенно ничего не понимаете. Оставьте меня и покое.

— Вы знали, — гнул я свое, — что Ллойд Бакстер, которого вы бросили беспомощным во время эпилептического припадка в моей мастерской, владелец Таллахасси, жеребца, убившего Миртипа Стьюкли?

Он прибавил шагу, но я не отставал.

— Вы знали, что Ллойд Бакстер, несмотря на приступ, смог описать вашу внешность, в том числе и носки?

— Прекратите.

— И вы, конечно, знаете, что Норман Оспрей, Роза и Джина на редкость жестокие люди.

— Нет, — сказал он громким голосом и закашлялся.

— А мои деньги, что вы уперли вместе с пленкой…

Адам Форс внезапно остановился, и в тишине я отчетливо услышал, что в груди у него хрипит и сипит при каждом вздохе. Из кармана халата он достал ингалятор — такими, я часто видел, пользуются астматики. Доктор пустил себе в горло две долгих струи, при этом глубоко дышал и смотрел на меня с полнейшей неприязнью.

Мне хотелось сказать: «Извините», но по его милости мне досталось от черных масок в Бродвее и от куска шланга на заднем дворе тонтонского дома. Поэтому я позволил ему вернуться, хрипя и вдыхая из ингалятора, в приемный покой. Проследив, чтобы доктор Форс устроился в удобном кресле, я отправился искать, чьим заботам его поручить.

Я услышал позади его сиплый голос — он приказывал мне вернуться, но к этому времени я уже достиг середины одного из коридоров, не встретив по пути ни единой живой души — ни медсестры, ни пациента, ни врача, ни уборщицы, ни санитарки с тележкой. В палатах по обе стороны коридора находились кровати, столики-подносы, кресла, однако людей не было.

Но ведь где-то кто-нибудь должен же отыскаться, подумал я. За закрытыми дверями в конце коридора я обнаружил настоящий суетливый улей: два с лишним десятка пожилых мужчин и женщин в толстых белых махровых халатах с удовольствием участвовали в комплексном физическом обследовании. Каждая лаборатория занятно объявляла о себе большими детсадовскими буквами: «ЗДЕСЬ ИЗМЕРЯТ ВАШЕ КРОВЯНОЕ ДАВЛЕНИЕ» или «КАК У НАС СЕГОДНЯ С ХОЛЕСТЕРИНОМ?». Результаты аккуратно заносились на пришпиленные к доскам листки. Преобладала жизнерадостная атмосфера.

Мое появление привлекло внимание нянечки, которая задергивала занавески вокруг кабинки с незамысловатым названием: «УРОЛОГИЯ». На мое известие о том, что милейший доктор Форс, возможно, готов испустить дух, она отреагировала простым «ой!».

— У него часто бывают приступы, когда к нему приезжают, — поделилась она со мной. — Вот вы уедете, а он, так я думаю, приляжет и поспит.

Но в намерения милейшего доктора Форса ничего подобного не входило. Испуская пары раздражения, он с хрипом подобрался ко мне и указал на дверь с надписью: «ВЫХОД». Я объяснил, что мною двигало исключительно желание помочь его астме, на что он сердито возразил, что помощи не требуется. Он подошел ко мне со шприцем на металлическом лотке, и я заметил, что шприц почти доверху наполнен какой-то жидкостью. Доктор ткнул иглой в мою сторону, и на сей раз я ушел, поблагодарив его за внимание.

Во дворе лечебницы мой водитель Джим в ожидании нервно расхаживал у своего «лендровера». Он распахнул передо мной дверцу и объяснил, что волновался за меня. Я поблагодарил его от всей души.

С «Приютом Феникса» что-то было явно не так, но что именно — этого мне не удавалось точно определить. Меня чуточку просветило прибытие большого автобуса, который аккуратно въехал в ворота и мягко остановился. На его лиловых боках было выведено черно-белыми буквами: «СКАЗОЧНЫЕ ПОЕЗДКИ ВДОЛЬ ЭЙВОНА». Ниже указывались название агентства и адрес в Бристоле.

Джим согласился поездить по Линтону, чтобы полюбоваться им как обычный приезжий. По правде сказать, я по многим причинам был собой недоволен и хотел выкроить время, чтобы перед отъездом подумать. Я обратился мыслями к Адаму Форсу, дальтонику и астматику, непостоянному и переменчивому по натуре, который один раз в неделю посещает малоизвестную частную лечебницу. Выходило, что он скромный практикующий врач, хотя с целым набором аттестатов и репутацией блестящего исследователя. Человек, зарывающий в землю таланты. Человек, который в примечательно холодную погоду приглашает посетителя побеседовать на воздухе и этим зарабатывает себе приступ астмы.

Я бессвязно размышлял о совпадениях, долготерпении и видеопленках ценой в миллион, которые могут спасти мир. Еще я подумал о снятой мною пленке, где шаг за шагом запечатлел, как изготавливал реплику ожерелья, которому три с половиной тысячи лет и цена — миллион.

Разумеется, таких денег стоил только находившийся в музее оригинал. Мое ожерелье хранилось у меня в банковском сейфе. Там же я обычно держал и учебную пленку. Я на время одолжил ее Мартину, и меня не волновало, покажет он ее кому-то или нет. Но я безумно жалел, что он не вернул ее до того, как она исчезла вместе с другими пленками, похищенными из его кабинета.

Я подумал о том, что ни следующий день Джим, чего доброго, откажется повторить приключение, но, к моему удивлению, он согласился.

— Если откажусь, — сказал он, — Том Филлин всех своих собак на меня спустит.