Дик Фрэнсис - Осколки

Бон-Бон появилась из дома, приветливо поздоровалась и увлекла мать посмотреть какие-то наряды, бросив через плечо:

— Джерард, не нальешь Прайему чего-нибудь выпить? Все нужное найдется в буфете.

— Бон-Бон пригласила меня на ранний ужин, — объявил Прайем.

— Чудесно, — сердечно отозвался я. — Меня тоже.

Скорбь по Мартину ушла в глубь души Бон-Бон, словно якорь, удерживающий корабль на месте. Она стала больше заниматься детьми и легче управляться с делами по дому. Я спросил ее, не трудно ли ей пригласить Прайема на ужин, но не ожидал, что она так ловко мне его сплавит.

Мы с Прайемом прошли в кабинет Мартина. Я, как было велено, взял на себя роль хозяина, подольстился к Прайему, как мог, и уговорил рассказать об успехах остальных его лошадей — одну из них хвалили в газетах за победу на скачках.

Прайем с присущим ему бахвальством принялся объяснять, что из всех тренеров только он один смог определить, что эти рысаки достигли прекрасной формы. Развалившись на диване, он потягивал виски с содовой. Я сидел в кресле Мартина и перебирал мелкие вещицы у него на столе.

— Вы хорошо знаете Эдди Пейна, слугу Мартина? — как бы между прочим поинтересовался я.

Прайем удивился:

— Близко мы не знакомы, но иногда я ему сообщаю, какие цвета будут на форме жокеев. Так что мы с ним общаемся.

— А Розу, дочь Эдди Пейна, знаете?

— А вам-то это зачем?

Прайем был заинтригован, но на вопрос не ответил.

Я сказал с признательностью:

— Вы были очень добры, что привезли назад в Бродвей пленку, которую в тот проклятый день, когда погиб Мартин, мне дали на скачках. Тогда я по глупости забыл ее в кармане плаща в его машине. Я ведь так с тех пор вас и не поблагодарил. — Сделал паузу и добавил, словно совсем о другом: — Ходят идиотские слухи, что вы подменили пленку. Взяли ту, что была в кармане, и положили другую.

— Вздор!

— Согласен, — кивнул я, улыбнувшись.

— Так к чему тогда заводить разговор? — с облегчением заметил Прайем.

— А к тому, что вы из любопытства могли вставить забытую мной пленку в видак Мартина и посмотреть, что на ней.

— Это всего лишь ваша догадка, — буркнул он.

— Конечно. Но я правильно догадался?

Прайем не хотел признаваться в любопытстве. Я подчеркнул, что установить совершенно точно, какую именно пленку украли из «Стекла Логана», было бы в его интересах.

Прайем мне поверил, к нему вернулась самоуверенность, но тут я снова его ошарашил, спросив, кому он в тот вечер или на другое утро сказал, что пленка, которую он отвез в Бродвей, не имела никакого отношения к античному ожерелью.

— Розе Пейн? — без нажима поинтересовался я.

Лицо Прайема окаменело. На этот вопрос он отвечать не желал.

— Если скажете кому, — продолжал я тем же тоном, — мы сможем положить конец слухам, будто вы подменили кассету.

— От правды никому вреда не было, — возразил Прайем, но он, без сомнения, ошибся. Правда способна причинить боль.

— Кому же? — повторил я.

— После гибели Мартина я, как вы знаете, отвез его вещи сюда. Моя машина была не на ходу. В общем, Бон-Бон предложила мне машину Мартина. Я заехал домой, а затем вернулся в Бродвей с сумкой Бакстера и вашим плащом. Потом снова поехал домой на той же машине. Утром мне позвонил Эдди Пейн. — Прайем перевел дух, но вроде бы намеревался закончить: — В общем, Эдди спросил, уверен ли я, что отвез вам ту самую пленку, что он передал вам в Челтнеме. Я заверил его, что ту самую, и он повесил трубку.

Прайем закончил и сделал большой глоток виски.

Ответ на довольно простой вопрос стоил ему такого напряжения сил, что я задумался, не мог ли он быть Черной Маской номер четыре?

Вероятно, Эдди Пейн сказал Розе, что пленка, которую украли им «Художественного стекла Логана» в ночь рубежа столетий, снизана с ожерельем. Но из этого вовсе не следует, что Роза ему поверила. Она знала о существовании ожерелья, но не понимала, что сама по себе пленка, найдись она, стоит не так много и, уж конечно, не миллион. Поэтому Роза могла захотеть со получить, для чего усыпила всех в доме Бон-Бон циклопропаном и украла все видеокассеты.

Я задумчиво спросил у Прайема, словно забыв, что уже об этом спрашивал:

— Вы хорошо знаете Розу Пейн?

— В лицо знаю, — ответил он.

— Может, вы в курсе, близко ли она знакома с Адамом Форсом? Как вы думаете, он настолько глуп, чтобы снабдить ее баллончиком с газом?

Вид у Прайема был такой обалдевший, словно я проткнул его шпагой, но, к сожалению, никаких признаков вины он не выказал. Виноватым он себя не чувствовал — почти никто не чувствует себя виноватым в подобных случаях.

«Ранний ужин» Бон-Бон весьма разочаровал Прайема. Он предпочитал пышные застолья, а тут все собрались за большим кухонным столом: Мариголд, Уэрдингтон, дети, Бон-Бон, я и Прайем. Я также исполнял обязанности официанта, хотя грязные тарелки уносил одиннадцатилетний Дэниэл.

Он незаметно остановил меня при очередной смене блюд:

— Джерард, кто такой Виктор?

Он сразу завладел моим вниманием, и я ответил:

— Мальчик. Что ты о нем слышал?

— Он хочет открыть тебе тайну.

— Когда он это сказал?

— Он позвонил сюда. Мама была в саду, вот я и взял трубку. Он сказал, что его зовут Виктор и он хочет поговорить с тобой. Я ответил, что ты придешь на ужин, и он попросил передать, что если сможет, то позвонит еще раз.

Я порылся в кармане и вынул горстку мелочи. Дэниэл сцапал ее в мгновение ока.

— Стыд какой! — сурово отчитала меня Мариголд. — Вы учите моего внука дурным вещам.

— Это игра, — возразил я. — Дэниэл потрудился на славу.

В половине восьмого Мариголд выплыла к своему «роллсу» и позволила Уэрдингтону отвезти ее домой. Прайем Джоунз поблагодарил Бон-Бон за гостеприимство, а мне холодно кивнул на прощание.

Бон-Бон пошла наверх почитать детям на сон грядущий, а мне махнула, чтобы я устраивался в кабинете Мартина. Виктор явно не спешил и позвонил только в двенадцатом часу. Я услышал знакомый ломающийся голос:

— Джерард? Я звоню из автомата. Мама думает, что я сплю. Она выбросила номер вашего сотового. Электронной почтой я пользоваться не могу — тетушка Роза забрала мой компьютер. Я всем сыт по горло и хочу повидаться с вами. Скажите — где. Сейчас деньги кончатся.

— Я приеду в Тонтон. В воскресенье, тем же поездом.

— Нет. Завтра. Пожалуйста!

Я согласился, и связь оборвалась.

— Вы просто псих, вот вы кто, — заявил Том Филлин, когда я позвонил ему в семь утра. — Сегодня пятница. Мальчик должен быть в школе.

— Поэтому, вероятно, он так настаивал. Он может прогулять, а мать об этом не узнает.

— Вы не поедете, — категорически заявил Том, но через несколько секунд сказал: — Нас отвезет Джим. У него есть микроавтобус — собаки уместятся. Вы где?