Сергей Черняев - Брат Солнца

Анатолий Михайлович затушил окурок, примерился и щелчком выбросил его через кусты за ограду. Потом зашел внутрь и сел рядом с Кукановым, привалившись спиной к стене; достал ручку, записную книжку и вздохнул.

- Ну, что случилось?

- Что случилось… - Куканов сморщился, как будто его укололи иголкой, и уперся лицом в задрожавшую снова руку, - они шли мимо, двое. Оба пьяные. Я им говорю: Стойте, нельзя здесь. А они мне : «Чё? Какого х…! Ты кому нельзя сказал!» И ко мне, - У Куканова снова навернулись слезы и его затрясло, - А у меня… а у меня… - стал он всхлипывать.

- Ничего не понимаю, - пробормотал Бусыгин, - о чем это он?

- А у меня – приказ!

- Приказ? – недоуменно осматривал Куканова Анатолий Михайлович. - Ничего не понимаю…

- Он говорил тогда, помните? – сообразил Артем, - при следователях? Что убил двоих?

- А… точно-точно… Так что там у тебя за приказ?

- Первый – предупредительный, второй - на поражение… А главное – чтоб никто не прошел. Так и сказали – лучше убить, чем пропустить! А они поперли… Я не успевал предупредительный… Обоих положил…

- Это правда, Вить?

- Они дергались! Дергались, понимаешь?! – срываясь на крик, спрашивал Куканов неизвестно кого, - не мог я, не мог!

- Чего не мог?

- Не мог, чтоб опять!

Бусыгин закрыл записную книжку, откинул голову к стене и задумался. Все молчали.

- Тебя Глухов прислал?

- Ага. – Куканов будто бы успокоился, сгорбился, сунул руки под подмышки и уставился в одну точку.

- То есть все это было еще в армии?

- Да.

Бусыгин знал Куканова недолго, - всего несколько лет, - да и то, - в друзьях у него не ходил. Но Витькин характер – вздорный и балаболистый поневоле был известен всей округе. И вдруг весь он рассыпался, как шелуха, и из-под этой шелухи показался обиженный жизнью восемнадцатилетний парнишка, послушный мамин и папин сын, делавший все, что они говорили… Потом настал момент, когда надо было выполнить приказ – и он его выполнил… И сломался. А дальше… дальше надо было чтоб никто ни о чем не догадался и при этом - быть как все – крутым, языкастым, задиристым. И Куканов старался как мог, не понимая, что делал это совсем не «как все»…

- А психологи с тобой работали?

- Работали… - усмехнулся Куканов и щелкнул ногтем по горлу, - вот он, психолог-то мой!

- А что ж ты сейчас-то сорвался? Со своим психологом? До соплей?

- Стрелял я в него…

- В кого?

- В депутата.

- Ты?!

- А кто? – Я – больше некому.

- Ну и как ты в него стрелял?

- Х-хрен знает… не помню ничего.

- Ну а что помнишь?

- Помню, пили со Славкой на старице. Потом выстрелы какие-то. Дальше – как во сне, - темнота, гроза, стрелять хочу.

- А ты говорил, что Ворошиловский стрелок был – правда?

- Правда. Норматив на районных соревнованиях выполнил, только значка не дали.

- Ну а потом что помнишь?

- Утром проснулся, - помню, вроде стрелял, - а куда – не помню. Пошел по деревне, - смотрю – менты. Я баб поспрашивал, - ну, думаю, - все – убил. Рассказал им, ментам, в смысле, как смог, а они меня – на смех. Хрен их поймешь, ментов. Сдаваться им пришел, а они – на х… посылают.

- Ох, Витя-Витя… Да ведь ты там выше крыши наплел, как обычно… И никто тебя не посылал никуда.

- Ну, присочинил маленько, - я ж не помнил ничего.

Он на мгновение задумался, а потом сказал:

- Один хрен, я стрелял.

- Почему?

Куканов посмотрел исподлобья.

- Дяди Матвея карабин… У меня был. Я его потом на сеннике нашел. Из него и палил…

И вдруг его сильно тряхнуло, он задрожал и сквозь зубы выдавил:

- Ну не мог я больше в человека стрелять! Не мог!!!

- Извините, - сказал Артем, - а как же вы охотитесь? В деревне говорят, вы зайцев стреляете? Уток?

- Это не то… - махнул рукой Куканов. - Это не люди… Я и куриц топором рублю…

- Но они же… - вырвалось у Артема. Он хотел сказать «тоже дергаются», но Бусыгин жестом остановил его.

- Вот что, Витя… Ни в кого ты не стрелял.

- Стрелял.

- А я говорю, не стрелял.

- А я говорю – стрелял.

- А карабин? Зачем он мне нужен был?

- А вот зачем. Пил ты с Валькой на старице и услышал, что у Верхнего оврага стреляют. Пошел ты поглядеть – кто палит и зачем. Сезон ведь еще не открыт был? Не открыт. Вышел ты сверху на овраг и увидел, как Брезгунов по бутылкам палит. Палит и мажет. А ты же Ворошиловский стрелок… Решил ты сам себе себя показать, припоминаешь?

- Черт его знает…

- Ну ладно… Мишеней у тебя дома навалом, где у Глухова карабин ты знал и где ключ от сейфа – тоже. Вы же вместе охотитесь. Даже знаешь что? Он тебя оставил за домом и сейфом присматривать. Точно?

Куканов кивнул.

- А Матвей Василич знал, что с тобой в армии приключилось?

- Знал. Он и родители. Не каждому расскажешь…

- Он ведь тебя с детства знал?

- Всю жизнь тут вместе прожили…

- А до армии ты… Как бы это сказать? Послушный был мальчик? Исполнительный?

У Куканова задрожал подбородок. Он старался сдерживать себя – и ничего не ответил. Дрожь постепенно прошла, но он продолжал молчать.

- То есть – да, - уточнил Бусыгин, - и потому он тебе доверял. Ну а дальше… слазил ты к нему домой, взял карабин, притащил домой и завалился спать. Все.

- Ч-черт… Не знаю… Да один хрен – не помню!

Куканов сидел потерянный, жалкий, смотрел в одну точку. Потом попытался встать.

- Чего ты, Куканыч, сиди… Чего ты?

- Извиниться… надо…

- Извиниться?

Вместо ответа Куканов встал и попытался снять штаны. Бусыгин вскочил с пола и остановил его:

- Да ты чего?

- Сейчас… Я все покажу!

- Витя, тут одни мужики – чего мы не видали?

- Сейчас! – вырывался Витя.

Но Анатолий Михайлович аккуратно свалил его на пол и схватил за руки.

- Ты чё творишь? – урчал Куканов. - Я объяснить хотел!

- Да ты уж как-нибудь так объясняй, в штанах! Да и вообще… Ты вроде извиняться хотел, а не объяснять?

- Ч-черт… - застонал тот, сморщился и снова пустил слезу.

- Ужас! – сказал Артем.

- Что, не видал такого?

- Нет, кое-что, конечно, видел… После Нового Года на телецентре всякие валялись… Но чтоб так – до слез… С такими выкрутасами…

Куканов опять застонал, но после первого стона заговорил членораздельно:

- Перед тобой, Артем, извиниться хочу…

- Передо мной? – удивился Артем.

- Перед тобой. – Пусти! – оттолкнул он руки Бусыгина.

- Тебя только пусти! – сказал Анатолий Михайлович и отпустил его.

Тот извернулся, встал на колени и трагическим до комизма тоном сказал:

- Прости меня, Артем… Я на тебя следователям показал. Сдуру это я. Сдуру! Так уж… Зарвался... Грех это. Прости.

- Да я это – ничего… Я – прощаю… - смутился Артем и посмотрел на Бусыгина, не понимая – как себя вести. Но тот только пожал плечами. Между тем Куканов размашисто перекрестился и бухнулся головой в ноги молодого человека, чуть не угодив ему по большому пальцу левой ноги.