М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая

— Рано или поздно, — говорил Джейк за несколько секунд до этого, понимая, что должен хвалить фотографа, но не в силах этого сделать, — рано или поздно вы набьете руку. У вас получится. Когда что-то любишь, всегда…

— Photographie, — отвечал ему господин Гландау, — ma seule occasion d’кtre seul dans cette maison de fous!

«Фотография, — разобрал Джейк, — моя… возможность побыть… в этом… доме!» [5] «Фотография — моя единственная возможность побыть в покое в этом сумасшедшем доме!» (фр., примечание переводчика) Прежде, чем Д.Э. успел решить, как лучше ответить, вошла мадам. Лицо ее супруга немедленно сделалось лицом человека увлеченного, занятого крайне и некоторым образом даже не от мира сего. Ровно через тридцать секунд дверь закрылась, оставив господина Гландау наедине с делом всей его жизни.

— Je suis content que vous aimez le sport, monsieur Sam-mers! [6] «Очень рада, что вы так любите спорт, мсье Саммерс!» (фр., примечание переводчика). — сухо сказала мадам. — Но хотела бы попросить впредь не отвлекать моего мужа от работы бадминтоном! Он человек легкий, с удовольствием поиграет с вами, когда у него найдется свободная минутка, но, прошу вас, запомните: господин Гландау круглые сутки вертится, как белка в колесе!

То, что творилось в умывальной, когда туда вошел новый учитель гимнастики, лучше всего описывается как…

— Ох, ни… себе! — высказался Д.Э. Саммерс.

С момента, как палубный Саммерс покинул китобой «Матильда», он не испытывал ничего подобного. И даже более того: он вообще подобного не испытывал.

Д.Э. небрежно оперся о косяк. Постоял немного в таком положении.

— Так-с, — сказал он, слегка придя в себя.

И рявкнул:

— Тихо чтобы было!

Тишина действительно настала — секунд на пять, не меньше. Учитель набрал полную грудь воздуха.

— En silencio, hijos de puta! [7] «Заткнитесь, ублюдки!» (исп., примечание переводчика) Вообще говоря, это более грубое выражение, чем «ублюдки», но мы здесь обойдемся им. Воцарилась тишина. Д.Э., которому, в общем, тоже нужно было воспользоваться умывальной, отчетливо понял, что выходов у него теперь два: встать в общую очередь или же проследовать к корыту первым — по праву старшего. Второе представлялось более правильным с точки зрения воспитательной, но несколько конфузным со всех остальных точек зрения. Поэтому он велел подопечным вести себя тихо, шевелить задницами, в смысле, мыться и укладываться побыстрее, грозно пообещал «через пять минут прийти, проверить» и с чувством выполненного долга отправился к себе в комнату.

— …Шведская гимнастика направлена на выработку… поддержание… ну, это я уже слышал, — … и включает определенное количество тщательно подобранных упражнений. Тогда как немецкая, наоборот….

Джейк перевернул страницу. За стеной, в дортуаре грохнуло — явно свалился кувшин. Послышался сдавленный смех и шепот. Потом кто-то запел, но почти сразу заткнулся.

— …предполагает использование гимнастических аппаратусов, количество упражнений имеет неограниченное, предоставляет огромные возможности для импровизации… для импровизации… для импровиза…

Чертовски хотелось курить. Искатель приключений не привык вскакивать в половине седьмого утра, чтобы сопроводить к завтраку два десятка гаденышей. Между столами ходила мадам и покрикивала:

— Vite, les garзons, vite [8] «Быстро, мальчики, быстро!» (фр., примечание переводчика). ! Что вы, как сонные мухи!

Каша не успела остыть до съедобного состояния, колени подпирали стол, писклявый очкарик ныл что-то про чай, приходилось все время вскакивать, чтобы мерзким вежливым голосом сказать: «Мальчики, тихо!», — в общем, дело было плохо, и никак не хотело становиться лучше. Завтрак кончился. В голове была тоже каша, еще более жидкая, чем в столовой. До книг жаждущий знаний учитель гимнастики не добежал: нарвался на господина Гландау. Господин Гландау был еще более в настроении, чем всегда, партия в бадминтон затянулась, нервы Д.Э., косившего в сторону здания пансиона, не идет ли, не дай Бог, мадам, натянулись, как струны, да еще и гимнастический зал оказался неизвестно, где.

— Где он? Почему я должна бегать и искать?

Д.Э. Саммерс, только что закрывший за собой дверь со двора, насторожился.

— С минуты на минуту начнется занятие, а он где-то шляется!

Над входом со стороны двора тоже были часы. Джейк смотрел на них перед тем, как войти, и показывали они тогда без пятнадцати двенадцать.

— Кто-нибудь может сказать мне, где этот идиот?

Мадам Гландау прошуршала юбками по ступенькам.

— Мистер Саммерс! — дружеская улыбка на ее лице была внезапной. — Вот вы где! Я как раз вас ищу! Скорее пойдемте в зал, вы же его еще не видели!

Гимнастический зал располагался в отдельном крыле. Вел туда маленький коридор, дверь в которую Д.Э. принял за кладовку или отдельный вход в кухню. Огромное помещение с застекленным потолком все было уставлено многоярусными перекладинами, «конями», увешано трапециями, кольцами и веревочными лестницами. На полу в пугающем изобилии лежали гири, гантели и штанги. Через высоко расположенное окно в зал пробивалось солнце, бессовестно обнаруживая приличное количество пыли.

— Вы, конечно, продемонстрируете свою систему?

— Э… да, мадам.

— Чудесно!

Джейк прошелся немного, осматриваясь, споткнулся о кожаный гимнастический матрас у стены, и, подняв голову, увидел в большом зеркале молодого человека.

Молодой человек прищурился, расправил плечи пошире, слегка оставил ногу в белой отутюженной штанине, заправил пальцы за широкий кожаный пояс.

— Первое, — сказала мадам Гландау, появляясь в зеркале за его спиной. — Преподать им чистую идею.

Д.Э. оправил распахнутый воротник рубашки и повернулся к ней.

— Вторая ваша задача: корректировать, — продолжала мадам. — Корректировать и корректировать, пока исполнение упражнений не станет привычкой. Отрабатывать команды, следить, чтобы ученики занимали позицию на линии так быстро, как только можно. Раз-два, раз-два — все должно быть четко!

Она подождала несколько секунд.

— Ну, и в-третьих, это главное, — критиковать.

— Хорошо, мадам.

В толпе учеников особенно раздражали двое: здоровенный толстяк (он и сейчас что-то там дожевывал) и ушастый шкет в больших очках. Тот самый, что выделывался утром в столовой. Этот как раз явился последним, таким шагом, как будто не на урок спешил, а шел на утренний променад.

— Кокс! — как змея, зашипела мадам Гланлау. — В чем дело? Почему вас опять все ждут?

Кокс потеребил большое, прозрачное на солнце, ухо. Поправил очки. Глаза у него были голубые, как морские камушки.