Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Идем, — сказал Олег Николаевич Косынкину. — Проследим, чтобы это мужичье убралось отсюда.

Они вышли. И я остался наедине с Сандрой — Алессандриной.

— Судя по виду, — сказал я, окинув взглядом ее фигуру, — через пару месяцев у тебя будет ребенок?

— Да, — она погладила свой упругий живот, — война войной, а жизнь продолжается.

— Выходит, уже в январе ты была с генералом Лозой, — сказал я.

— Ревнуешь? — с торжествующей улыбкой произнесла она.

— Нет, не ревную, — ответил я. — Просто выходит, что уже тогда ты собирала сведения для Бонапарта.

Она медленно опустилась на постель, а руками сделала такой жест, словно извинялась — вот только за что: за то, что решила прилечь, или за то, что была шпионом?

— И что? — произнесла она. — Между прочим, там остались мои друзья, близкие.

— Где — там? — с нажимом сказал я. — В Италии? А что Бонапарт сделал с Италией?!

— He знаю! — с вызовом ответила графиня. — Но там граждане свободны! И какое дело вам до того, что творится в Европе?!

Из-за двери послышался шум. Полковник Парасейчук и надворный советник Косынкин выпроваживали на улицу отребье, оккупировавшее дом.

— Ладно, мне сейчас не до Европы, — бросил я. — Объясни, что это за слова: наверное, какой-то пароль?

— Ты о чем? — спросила она.

— Эта фраза — «Жена Цезаря вне подозрений, а зря»?

— Пароль, — графиня рассмеялась. — Да, пароль. На тот свет.

— Так я и думал. Тот, кто произносил этот пароль, подписывал себе смертный приговор. Значит, есть агенты столь важные, что им предписано убивать других агентов.

— Ты правильно догадался, — кивнула графиня. — Связники передают приказы и эту фразу. И когда она доходит до главного агента, он знает, последнего связника нужно устранить.

— Вот, значит, почему убили Мими и Софи Мариньи. И хотели убить мосье Каню, — промолвил я.

— Мими! Софи! Как трогательно! Понятия не имею, кто это, — сказала Алессандрина.

— Да, видимо, эта история имеет отношение не к тебе, а к какому-то другому агенту. — Я придвинул стул к постели и сел напротив графини. — Со своим смертельным паролем вы допустили крупную промашку. Я заподозрил супругу московского главнокомандующего, а в результате разоблачил мадам Арнье. А она должна была добраться до Бернадота и сообщить ему, что Москва пала, а захват Петербурга — вопрос нескольких дней.

— Все-то ты знаешь! — Алессандрина устало улыбнулась.

— Кстати, что с нею? С мадам Арнье? — спросил я.

Немного помолчав, графиня обронила:

— Тебе ее жалко?

И я понял, что не ошибся насчет участи Изабель. Скорее всего, ее тело утопили в Рыбинке. И подстроили все так, чтобы пустить нас по ложному следу. Полагая, что мадам Арнье жива, мы пытались найти ее.

— Жалко? — повторила Алессандрина.

— Жалко! — с вызовом ответил я. — И ее жалко, и многих других тоже жалко. А ты?! Ты говоришь с такой легкостью…

— Представь себе, что находишься на поле боя, — перебила меня Алессандрина.

— На поле боя не стреляют в спины товарищам! — возразил я.

— В спины не стреляют, это правда, — согласилась графиня. — Но на верную смерть отправляют сотнями. Разве вы действуете не так? Так вам ли судить?

— Прости, но это не мы начали войну, — промолвил я.

— Не вы?! — с издевкой сказала Алессандрина. — Разве не ваш император нарушил договор?! Чем вас не устраивал Тильзитский мир? Хотя кого я спрашиваю? Ты же служишь англичанам!

— Я не служу англичанам, но полагаю, что сближение с Англией принесет России больше пользы, нежели блокада в угоду Наполеону, — возразил я.

— Ваш царь словно флюгер, — с презрением сказала графиня. — Куда ветер дует…

— Перестань, — оборвал я ее. — И потом, что ты заладила — ваш император, ваш царь?! Ты же живешь в России уже больше десяти лет!

— Андре! Ты нарочно издеваешься надо мною, — с тяжелым чувством произнесла она. — Ты прекрасно знаешь, что я осталась в России против своей воли! И, между прочим, исключительно из-за той истории, в которую втянул меня ты! Ваш недоверчивый, мстительный царь запретил мне выезд!

— Но ты же даже вышла замуж, — напомнил я. — За русского графа, за Селинского…

— А по-твоему я должна была похоронить себя в этой тюрьме?! — воскликнула она.

— Но почему ты не обратилась за помощью? — спросил я. — Я бы мог похлопотать. Я бы непременно добился, чтобы тебе выдали паспорт.

Она посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом, вздохнула и сказала:

— Думаю, тебе не хотелось вспоминать обо мне.

— Я всегда с теплотою думал о тебе, — возразил я. — А то, что мы расстались… мне казалось, что это было обоюдное решение.

— Тебе казалось… — она улыбнулась и прикрыла глаза.

— Что ж, у каждого своя правда, — промолвил я. — Теперь уже ничего не исправишь. Думаю, когда война закончится, тебя отпустят, ты сможешь вернуться в Италию.

— Когда война закончится, мне не понадобится спрашивать вашего разрешения, — не открывая глаз, жестким голосом сказала графиня де ла Тровайола.

Я промолчал, решив прекратить бессмысленный спор. Графиня не шевелилась, вскоре ее дыхание стало размеренным: то ли она заснула, то ли притворилась, что спит.

Дожидаясь полковника Парасейчука с караулом, я тщательно обследовал комнату, не пропустив кровать, и даже обыскал саму графиню. Никакого оружия я не нашел.

Вскоре вернулся Парасейчук с несколькими драгунами. Он заглянул в комнату, и я жестом пригласил его внутрь.

— Граф Ростопчин в степени удовлетворен тем, что вы поймали агентшу, — сообщил он.

Я невесело рассмеялся. Графиня не открывала глаз. Я с горечью подумал о том, что проклятая война заставила Алессандрину пренебречь правилами приличия. После недели, проведенной под присмотром грязного отребья, она не стесняется оставаться в постели в присутствии посторонних мужчин. Не попрощавшись с нею, я вышел из комнаты, предупредив Олега Николаевича:

— Соблюдайте высшие меры предосторожности. Она очень хитра, совершенно безжалостна и крайне опасна.

— А вы?

— Поеду немедленно доложу светлейшему князю.

Я оставил полковника, спустился вниз и вышел на улицу. Здесь я извлек конверт, переданный мне принцем Вюртембергским, вскрыл его, пробежал глазами и понял, что поездку к светлейшему князю придется отложить. Он поручил мне еще одно задание, не терпящее отлагательств.

Коляска, конфискованная у начальника фельдъегерского корпуса, поджидала меня.

— Любезный, вези на Петровку, — приказал я. — А там я тебя отпущу. Вернешься к подполковнику Касторскому. Передашь поклон от меня: очень он выручил нас.

Мы потратили целый час, чтобы добраться до дома. На Петровке происходило нечто невообразимое. По улице вперемешку тянулись подводы, скот и пешие. Живой поток двигался к бульвару и перетекал к Тверской. Горожане в спешном порядке покидали Москву, унося с собою все, что хватало сил унести, угоняли домашний скот.