Анатолий Стрикунов - Золотые цикады сбрасывают кожу

– Наконец-то, – непроизвольно вырвалось у Юрия.

Теперь, когда стало светло, Альдона смогла по-настоящему рассмотреть оформление: желтые, золотистые, медные, цвета каштана, огромные и поменьше листья устилали площадку. Искусственные, догадалась девушка.

Стены театрика черного, с почти неуловимым оттенком зеленого цвета.

Осветительная аппаратура и небольшое плексигласовое сооружение, напоминающее фрагмент скамейки, вот и все оформление.

– Пульт осветителей за стеной, сейчас там, кто-то из актеров, – объяснил Альдоне причину появления света Абрикосов.

– Добрый вечер, – в дверях появился Нугман. Уже без куртки, в свитере грубой вязки с холщовой сумкой через плечо. Неторопливо прошел к скамейке, стоявшей посередине площадки, сел.

– Знакомьтесь, Альдона. Молодой человек является обладателем благозвучного имени – Нугман. Кроме прочих достоинств, молодой человек – исполнитель роли американского парня по имени Джерри.

Актер широко улыбнулся и, подойдя к девушке, поцеловал ей руку.

– Очень приятно, Нугман.

– Альдона, – щеки девушки изменили цвет, и до Абрикосова вдруг дошел смысл выражения «морковка». Если еще собрать волосы в пучок, точь-в-точь морковка.

Неожиданно для себя, Юрий, зачем-то произнес:

– Девушка из Прибалтики.

На лестнице раздались звуки шагов бегущего человека, и в дверях возникла фигура плотного коренастого мужчины в светло зеленом плаще, велюровой шляпе и очках.

– Дайте отдышаться.

– Альдона, это – Илья, замечательный актер, – представил Юрий вошедшего.

– Альдона, гостья из Прибалтики, – Нугман пародировал Абрикосова.

– Очень приятно, – отозвался Илья, слегка поклонившись.

– Кофе? – Юрий хотел, чтобы единственный зритель чувствовал себя комфортно.

– С удовольствием. – Ей начинало нравиться свалившееся на голову приключение.

Абрикосов вышел из зала, открыл дверь осветительской, набрал из крана воды в стакан-кипятильник, воткнул штепсель в розетку и, вернувшись в зал, поставил перед Альдоной пепельницу. Девушка поблагодарила, стряхнула пепел на чистую полированную поверхность.

– Кофе вот-вот будет готов, не скучайте.

– Все в порядке, – заверила девушка.

Абрикосов услышал, как булькает вода, и вышел из зала.

В осветительской Юрий засыпал растворимый кофе в чашки, залил кипятком.

Подошел к окошку в стене, через которое инженер по свету следит за ходом спектакля. В зале стояла напряженная тишина.

Илья уселся на скамью, раскрыл книгу, а Нугман расхаживал рядом.

Юрий взял чашки и внес в зал. Одну поставил перед Альдоной.

– Спасибо.

Потом сам глотнул кофе, раскурил потухшую сигарету, прошелся по площадке, выключил «пистолеты», освещавшие зрительские места.

Актеры молча сидели на ярко освещенной скамейке, а Юрий взобрался на самый верхний, последний ряд. В своем плаще на фоне черной стены он стал практически не виден.

Нугман отошел в глубину площадки, с минуту постоял, повернулся и побрел по шуршащей листве. Спектакль начался.

Монолог Джерри о собаке решал – быть или не быть успеху.

Обычно, когда дело доходило до этого момента, Юрий начинал волноваться, но сегодня после первых же фраз Нугмана понял – случилось.

Уже каким-то чужим, посторонним взглядом Абрикосов отметил, как стало мертвенно-бледным лицо Ильи, когда Нугман произнес:

– История о Джерри и собаке.

И тревога Юрия сменилась печальным блаженством, которое Абрикосов испытывал каждый раз, прощаясь со спектаклем. Ведь в тот миг, когда спектакль приходит к кому-то: зрителю, актерам – в это же самое мгновение он и уходит от кого-то.

И только один человек на свете знает, от кого уходит живое существо под названием «спектакль». Знает, так как сам его создал.

Юрий глядел на взволнованное лицо Нугмана, объяснявшего что-то Илье, и понимал что все кончено.

Юрий прикрыл глаза. Чтобы знать, как идет спектакль, необязательно видеть актеров. Достаточно слышать тон роли…

Абрикосов открыл глаза, в наступившей тишине слышались с трудом сдерживаемые всхлипывания.

Плакала Альдона. Юрий не мог видеть лица, но вздрагивавшие плечи девушки говорили лучше всяких слов.

Между ней и артистами установилась та магическая связь, ради которой и существует театр. Абрикосов поднялся и на тихо вышел из зала.

В комнате осветителей он вскипятил воду и опять заварил кофе. В ожидании пока тот остынет, закурил.

Мысли пришли то ли из огонька сигареты, то ли из облачка дыма, они были похожи на огромных багрово-черных птиц размером с трехэтажный дом. Только вместо голов у птиц шляпы, тоже багровые. Птицы стояли, образуя незавершенную геометрическую фигуру. Юрий удивился – стояли в ночном небе, а не на земле.

Возникло ощущение сильной отдышки и, боясь потерять сознание, он присел у стены, в случае чего мягко прилягу.

Абрикосов не считал, но точно знал, число крылатых – восемь. Молчаливые облака бесшумно плыли мимо, так же бесшумно колыхались огромные темно-багровые перья. Глаза у птиц отсутствовали. Но они смотрели на лежавших, женщину и мужчину. Меньше всего пернатые напоминали орла Алигьери [20].

Контуры тел темнели на светлой простыне. Огонек сигареты временами освещал лицо мужчины. Лицо было знакомое, Абрикосов собственной персоной.

– Он был в детском садике. Внезапно поднялась температура, под сорок. Испуганные воспитательницы вызвали скорую. «Умные» врачи отвезли трехлетнего Лешку в инфекционку. Как положено, пробыл там десять дней, а, вернувшись, сразу стал жаловаться на постоянное, не проходящее желание пить.

Сделали анализ, нашли диабет. Сейчас я понимаю – это протест против того, что его не любили. Неправильно. Любили, но были слишком заняты своими проблемами. И ведь Лешка прав. Сейчас я его сильней люблю. Даже заметил: если уезжаю из города больше чем на две-три недели, Леша в больницу попадает. Возможно совпадение, но уже два раза так было: приезжаю под утро, сошел с поезда, иду по городу. Плохо как-то. Точно, в эту ночь в больницу положили, и… Да, глупо. Не могу объяснить.

– Извини, но мне кажется, все очень понятно, – женщина приподнялась и села, обхватив колени руками.

Птицы из темно-багровых превратились в светлых, затем в слепяще-оранжевых, и Абрикосов ощутил приближение восхода солнца. Поднялся, накинул халат, вышел на кухню. Его сопровождала, следя за каждым движением, гигантская белая собака.

Юрий достал из бара бутылку, налил полный фужер и стал пить вино крупными глотками. Внезапно выронил фужер, золотистая краска разлилась, покрывая все вокруг: пол, стены, окна, землю и небо. Цвет был настолько ярким, что мир перестал существовать, исчез. Исчез и Абрикосов. Осталась только белая собака и женщина, говорившая с кем-то по телефону.