Леонид Бобров - Нас было тринадцать

Да, совсем забыл, в тот же вечер Марина по настоянию Гиви рассказала о разговоре с Виктором за день до его гибели. Разговор был странный. Виктор на вопрос Марины о сотрудниках лаборатории ответил что-то вроде: «…Хорошие люди, да не все», — и добавил: «…нет, не Гиви, другой, только я не уверен…».

Марина и Гиви допускали, что эти слова как-то связаны с последовавшей вскоре гибелью Виктора. Однако Игорь отказался от этой мысли, решив, что Марина, может быть, неправильно поняла Виктора.

На всякий случай мы побывали в комнате Виктора. Среди его бумаг могла найтись заметка, фраза, связанная с непонятными словами, которые он произнес за день до смерти.

Ничего заслуживающего внимания, ничего необычного мы там не нашли, если не считать его собственной фотографии с пририсованными усами и бородой.

Надо прямо сказать, что тогда ни Игорь, ни я не подозревали Харламова. Следственный эксперимент, который мы затеяли, имел в виду своего рода шлифовку выполненной работы. Надо было доказать, что Кронид мог услышать кряк Виктора. Отложить проверку до весны было нельзя. Весной снег вблизи Беты стает и акустика изменится. К концу дня мы пошли на Бету. Петю оставили на дороге, на месте преступления, и попросили минут через пятнадцать воспроизвести крик Виктора.

Петя слушал Олега буквально с открытым ртом. Еще бы! Преступление, убийство, разоблачение преступника — и все это на его глазах. Когда же Олег упомянул о его участии в следственном эксперименте, то Петя просто расцвел.

— Эффект оказался неожиданным, — продолжал Олег. — Кронид Августович остался невозмутимым, даже когда Петя закричал во второй раз. Он не слышал или быть может, делал вид, что ни чего не слышит. Харламов же вел себя крайне странно.

Сейчас я думаю, что, видя безмятежные лица трех человек, Харламов вначале решил, что крик убитого, крик жертвы ему просто почудился. Кода же Петя закричал повторно, Харламов явно начал нервничать.

Все это было весьма подозрительно. Невольно вспоминался разговор Виктора с Мариной. Мы решили не оставлять Кронида Августовича наедине с Харламовым и все вместе вернулись на базу.

Что произошло потом, всем хорошо известно. Разве что вопрос о Чернигове, который я задал Харламову, остается непонятным. Попробую объяснить ход своих мыслей, для чего вернусь немного назад.

Мне казалось, что Игорь подходит к событиям несколько односторонне. Я пытался ему помочь, дополняя его рассуждения психологическим анализом, что ли… В этом плане я считал необходимым рассмотреть три рабочие гипотезы, или, иначе, три версии преступления.

В комнате раздался гул удивленных голосов.

— Нет, нет, товарищи. Вы неправильно меня поняли. Я так же, как и Игорь, был далек от мысли, что среди нас имеется преступник. Рабочие гипотезы должны были помочь разобраться в фактах, понять их, систематизировать.

Итак, первая версия — непреднамеренное, чисто случайное убийство. Ну, например, кто-то поскользнулся и при этом нечаянно столкнул Виктора.

Это предположение сразу же отпало. Против него говорила прежде всего отдаленность места падения от подножия обрыва. Толчок должен был быть очень сильным. Трудно себе представить, чтобы толчок такой силы был нечаянным, я тем более толчок ногой в поясницу.

Вторая версия — непреднамеренное убийство во время ссоры, драки. Круг лиц, которые могли быть виновными, согласно этой гипотезе, резко сужался. Признаюсь, в этом плане я в первую очередь беспокоился о Гиви.

Однако Марина привела превосходный психологический аргумент в защиту Гиви:

«Он не мог ударить ногой сзади, в спину», насколько я знаю характер Гиви, такой поступок — удар сзади действительно исключается. Но человек, плохо знающий Гиви, мог отбросить этот аргумент. К счастью, Игорь с помощью Пети установил время гибели Виктора и тем зачеркнул сомнения.

Марина и Гиви сидели рядышком на диване, тесно прижавшись, держа друг друга за руки. Они почти не слушали Олега и спустились с заоблачных высот, лишь когда он назвал их имена. Воспользовавшись паузой, Гиви встал и под общий смех сказал:

— Ничего не понимаю. Зачем так много говорить? Выпить надо. Хороший стол накрыть надо. Вот тогда я про каждого из вас скажу такие красивые слова, какие вы в жизни никогда не слышали. А самые красивые слова скажу про Игоря.

— Выпить действительно было бы кстати, — заметил Олег, но позвольте мне все же кончить.

Осталась еще третья возможность — предумышленное, заранее задуманное убийство.

Такое преступление могли породить только очень серьезные, очень веские мотивы. Я понимал, что никакие события, происходившие на наших глазах, не могли служить основанием для убийства. Сцены ревности, которые мы наблюдали, разумеется, в счет не шли. Следовательно, если разрабатывать третью версию, надо было искать побудительную причину преступления в прошлом, в прежней жизни Бойченко и предполагаемого преступника.

Должен покаяться, что в рамках третьей версии я думал о вас, Андрей Филиппович. Не сердитесь на меня, но обстоятельства вашей неудачи с защитой диссертации, роль Бойченко в этом прискорбном событии были таковы, что я имел на то основания.

При последних словах Олега Листопад опустил голову и еле слышно сказал:

— Чего уж там. Сам во всем виноват.

— Когда была установлена непричастность к гибели Виктора всех, за исключением Гиви и Андрея Филипповича, — продолжал Олег, — я, увы, еще более укрепился в своих подозрениях. Тогда и был задан вам, Андрей Филиппович, вопрос о ваших прежних встречах с Бойченко. Зачем я задавал этот вопрос, если все знал?

Было ясно, что если Андрей Филиппович и виновен, то прямых доказательств его вины нет в не будет. Будут подозрения, но доказательства и подозрения вещи весьма разные. Вот я и попытался сыграть на нервах, на психологии, допуская, что Андрей Филиппович, если, разумеется, он виновен, не выдержит и выдаст себя или, может быть, просто признается. Но вслед за тем Игорь точно установил, что в тот день Андрей Филиппович ботинок с триконями не надевал. Я попытался оспаривать этот вывод, но безуспешно. Игорь действовал очень четко, и факты были за вас, Андрей Филиппович. Еще раз прошу меня извинить.

Настал день, когда Игорь, установив точное время гибели Виктора, защитил от возможных подозрений последнего из нас Гиви. Преступником мог быть только посторонний.

Однако сразу же после следственного эксперимента, когда алиби Харламова и Кронида Августовича явно рухнуло, я вновь задумался.

Предположим, что оба, и Кронид и Харламов, — рассуждал я, — слышали крики Пети, но лишь сделали вид, что не слышат. Зачем? В чем идея? И к тому же такое согласованное поведение могло быть лишь результатом предварительной договоренности между ними. Это отпадало, так как предвидеть нашу проверку они не могли. С другой стороны, Харламов не мог не слышать криков Пети. Слух у него нормальный. А если он слышал, то почему не реагировал? Если бы Харламов был спокоен, если бы у него была чистая совесть, то он, слыша крик человека, наверняка прервал бы нашу беседу. Однако, нервничая, он мог допустить ошибку и допустил ее. Делая вид, что ничего не произошло, он, по существу, выдал себя. Кстати, позже, уже здесь, он свою ошибку повторил. Игорь, как мы потом выяснили, рассуждал примерно так же.