Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера

— Но как, господин капитан? — нетерпеливо перебил я старшего по званию. Морской Лис покосился на меня, выпустил клуб табачного дыма и многозначительно хмыкнул.

— Всякий секрет, юноша, имеет свою цену, и если находится человек, который эту цену платит, то секрет перестаёт быть таковым.

— Предательство?

— Точно утверждать не могу, но вполне возможно, что кто-то из господ министерских чиновников проговорился, разумеется, небескорыстно. Однако, господин лекарь, не кажется ли Вам, что, ведя подобные разговоры, мы с вами заплываем в чужие территориальные воды, или, говоря по-сухопутному — суём нос не в своё дело! Политика — дело хитрое, я бы даже сказал, порой коварное, и пускай ею занимается те, кому это по службе положено. Рекомендую Вам, господин лейтенант, от всех этих тайн Мадридского двора держаться подальше.

На этом наш разговор и был окончен. Я козырнул и вышел из капитанской каюты. Солнце уже спряталось за возвышавшиеся на границе порта многочисленные пакгаузы, и на улицах загорелись первые газовые фонари. На время ремонта нашего судна я поселился в номере небольшой портовой гостиницы, рядом с номером, в котором проживал капитан. Каждое утро мы с ним отправлялись в док, чтобы взойти на палубу нашего многострадального «Апостола». Иван Францевич весь день придирчиво следил за ремонтом, а я, чтобы не изнывать от безделья, старательно придумывал себе занятие: проводил инвентаризацию медицинского имущества, в очередной раз осматривал команду, боролся с проникшими на борт грызунами, ежедневно снимал пробу на камбузе и безуспешно пытался заставить кока, которого матросы за пышность фигуры и небольшой рост прозвали Пышкой, поддерживать на камбузе чистоту.

— Вы понимаете, что если не бороться с грязью, то мы все от дизентерии или холеры помрём? — пытался я убедить его.

— Бог даст, не помрём! — парировал нижний чин. — Я, господин лейтенант, на флоте десятый годок, так меня ещё юнгой научили простому морскому правилу: больше грязи — морда шире! А с заразой наш брат матрос давно научился бороться: побольше чесноку вместе с винной порцией, и Вас никакая холера не возьмёт!

— Да я Вас за такую дерзость под арест упеку! — кричал я на кока, растратив последние крохи терпения. — На полные десять суток посажу!

— Воля ваша, господин лейтенант. — флегматично отвечал Пышка. — Можно и под арест. Только, осмелюсь доложить, готовить на судне, кроме меня, некому.

Мне парировать было нечем, и я, в очередной раз немилосердно хлопнув дверью, покидал камбуз. Не найдя ничего лучшего, я пожаловался на кока капитану.

— Оставьте Вы его, господин лейтенант, в покое, — посоветовал Иван Францевич после того, как внимательно выслушал меня. — Кок он неплохой, матросам его стряпня нравится, а в море хорошая кормёжка — первое дело, иначе команда может взбунтоваться. Что же касается чистоплотности, то здесь Вы правы: Пышка по жизни неряха, и никаким карцером этот недостаток не исправить!

— Так ведь и до эпидемии недалеко, — пытался я убедить капитана.

— Я двадцать лет плаваю, в каких только странах не бывал и никаких эпидемий у меня на борту не было, — вторя Пышке, отвечал Морской Лис. — Бог даст, и на этот раз минует нас чаша сия.

После таких слов у меня пропадала всякая охота заниматься каким-либо полезным делом, и я, запершись в каюте, изливал свои чувства на страницы дневника, который со временем стал для меня чем-то вроде старого доброго товарища, способного сохранить любую тайну.

В тот вечер, когда Ерофеев посоветовал мне не совать нос в потайные игры политиков, я вдруг почувствовал, как меня неудержимо влечёт в город. Захотелось окунуться в суету вечерних улиц, посидеть за кружкой настоящего английского эля в маленьком кабачке, и, возможно потанцевать с какой-нибудь разбитной морячкой. Поэтому после скромного ужина, я как всегда, сошёл на берег, но отправился не в гостиницу, а, поддавшись внезапному искушению, решил побродить по ночному Лондону. Решение, надо сказать, было не самым правильным, почти безумным, и к тому же вовсе не безопасным. Как и в любом крупном портовом городе, в Лондоне с заходом солнца улицы наводняли разнообразные тёмные личности, которые только и мечтали о том, как бы поживиться за чужой счёт. Проститутки старались напоить и обобрать пьяного клиента, шулера скромно подсаживались за столик, и, тасуя краплёную колоду, предлагали в очередной раз испытать судьбу и сыграть в картишки партию-другую, карманники, которых в Лондоне оказалось превеликое множество, так и норовили залезть в чужой карман. Однако в тот вечер, ощутив в себе знакомые симптомы, я понял, что бороться с грядущим искушением бесполезно, и в гостиничном номере мне в этот вечер не усидеть. Я знал, что ближе к полуночи в моей душе поселится смутное беспокойство, и всё вокруг станет меня раздражать. Потом словно кто-то невидимый одним рывком сорвёт с меня кожу, обнажив нервы, и у меня во рту появится стойкий металлический привкус. После этого моё естество заполнится единственным и всепоглощающим желанием, которое погонит меня на тёмные ночные улицы и будет властвовать надо мной, пока я не сожму в своих смертельных объятьях трепещущую женскую плоть.

Противиться этому наваждению бесполезно, это выше человеческих сил, остаётся подчиниться воле Тёмного Господина и принести ему очередную жертву. Со временем я перестал чувствовать угрызения совести, и каждый последующий приступ расценивал, как рецидив застарелого заболевания, а каждую принесённую мною Повелителю Тьмы жертву — как жизненно необходимое лекарство.

Так, или почти так, было и в тот памятный вечер. Наплевав на опасность, я брёл по ночным Лондонским улицам, с каждым последующим шагом ощущая, как желание всё сильней и сильней овладевает мной. Видимо, в такие моменты что-то меняется в моём облике, и редкие прохожие, среди которых были и явно подозрительные личности, опасливо сторонились меня. Падший Ангел в очередной раз взял меня под чёрное крыло, и я благополучно добрёл до небольшой, хорошо освещённой газовыми фонарями площади. На этом пятачке света было достаточно оживлённо, так как площадь была не чем иным, как пространством, образованном тремя старыми двухэтажными зданиями. В каждом из них на втором этаже располагалась гостиница, а на первом — питейное заведение. Перед кабачками парами и по одиночке прогуливались проститутки, в надежде заполучить в свои объятия пьяного матроса. Разум мой мутился, когда я подошёл к одиноко стоявшей высокой худой проститутке, которой было явно за сорок.

— Как твоё имя? — спросил я по-английски внезапно осипшим голосом. Женщина не ожидала, что на неё обратит внимание офицер, растерянно улыбнулась и сделала шаг мне навстречу.