Виктория Платова - В плену Левиафана

— Что происходит, Кьяра? — жалобно пробормотал Алекс.

Ответа не последовало, лунное лицо сестры осталось таким же бестрепетным и неподвижным, о, господи, да лицо ли это?

— Кьяра? Не молчи, скажи мне хоть что-нибудь, Кьяра!..

Если это не она, а просто чудовище во мраке, какая разница, сколько у него конечностей? Всегда найдется лишняя пара, чтобы оторвать Алексу голову, мягкую, как молодой кукурузный початок. Чудовище уже пыталось сделать это десять минут назад. Оно начало с того, что выдало себя за Кьяру (чье лицо никак не удается разглядеть), а потом за Викторию (чье лицо исчезло слишком быстро). Чудовище разговаривает с ним Кьяриным голосом. Единственное, что ему не удается сымитировать, — смех. Возможно, этот смех принадлежит другому человеку, к примеру Виктории. Несмотря на иррациональное ощущение близости с ней, Алекс ничего не знает об этой девушке. Вернее, не так: ничего не помнит. Он не помнит ни ее голоса, ни ее запаха, ни ее прикосновений.

— Кьяра… Не пугай меня. Это ведь правда ты, Кьяра?

— У тебя появились сомнения?

— Почему бы просто не сказать «да»?

— Да, — отозвалась луна после секундного молчания.

— Как ты звала меня в детстве, Кьяра? У меня было прозвище, ты помнишь?

— Конечно, Оцеола.

Все верно. И на этом можно было бы поставить точку, но… Кто его знает, это многорукое чудовище? Специалист по отделению от стебля кукурузных початков всесилен, ему ничего не стоит забраться в голову Алекса и извлечь оттуда детскую кличку. Не исключено, что Алекс сам ее озвучил, только что, но со стороны все выглядит так, как будто он ведет диалог со своей исчезнувшей в «Левиафане» сестрой.

— А моя невеста… Как зовут мою невесту? Я говорил тебе…

— Думаешь, я стану забивать себе голову подобными пустяками?

— Моя невеста — родная сестра твоего приятеля Джан-Франко. Ты должна была запомнить хотя бы это…

— Ольга. Ее зовут Ольга.

— А…

— Может быть, поинтересуешься еще именами наших родителей? Не смеши меня, Алекс.

Смешить Кьяру вовсе не входит в его планы, он прекрасно знает последствия: десант из насекомых снова свалится на Алекса прямиком с луны. И присоединится к товарищам, уже обжившим кожу.

— Не буду. А цветы, ты помнишь цветы?

— Цветы? — Кажется, впервые Алексу удалось привести сестру в замешательство.

— Мы много говорили о них тогда, в детстве.

— Это ты все время их упоминал. — Кажется, Кьяра поняла, куда клонит брат. — Изводил меня нелепыми вопросами. Они и теперь нелепые. Ничего не изменилось.

— Значит, тебе несложно будет ответить еще на один нелепый вопрос. Как они назывались?

— Ложные нарциссы.

Кьяра и секунды не потратила на то, чтобы вспомнить, а ведь у нее была масса времени, чтобы забыть о них. Целых пятнадцать лет! К. только кажется слабосильным, лишенным жизни маленьким городком. Но вырваться из его объятий Кьяре не помогли ни чужие преступления, ни собственные странствия. Тот, большой мир ничто по сравнению с К. , вырваться из его объятий невозможно. Алекс и его сестра не только пленники «Левиафана», они — пленники лживого городишки с его легендами и прыщавыми подростковыми тайнами. Не такими уж безобидными, как показывает опыт Джан-Франко. Им обоим придется приложить немало усилий, чтобы не оказаться в компании бармена.

Или… они уже там оказались?

«Все умерли» еще не означает, что все мертвы.

— «Все умерли» еще не означает, что все мертвы? — медленно произнес Алекс.

— Да, — отозвалась темнота. — Наконец-то ты начинаешь что-то понимать.

— Ничего я не понимаю! К кому это относится? К тебе, ко мне, к Джан-Франко, к собаке?

— И еще к десятку людей.

— Я видел только Джан-Франко. И собаку. И брата Лео, Себастьяна. Но он жив. Был жив, когда я… покинул его. А Лео? Вы ведь были вместе. Что случилось с ним?

— Я не знаю.

Никакое это не чудовище. Никакой не охотник за кукурузными початками. Чудовище обязательно прибегнуло бы к словесному иезуитству, чтобы запутать Алекса и лишний раз напугать его. Никакое это не чудовище! Это его сестра, Кьяра. Такая же несчастная, как и он сам. Она держит его за руки, чтобы ощущать человеческое тепло. Братское тепло. Она никак не может согреться, она боится света. Бояться чего бы то ни было — не слишком похоже на Кьяру, и в любой другой ситуации Алекс бы только позлорадствовал: и на старуху бывает проруха, вот и тебе пришлось несладко, голубушка! Серийные убийцы, с которыми с таким азартом общалась Кьяра, к моменту общения уже были схвачены и засунуты в клетки. Опасности (по крайней мере физической) они больше не представляли. Другое дело — оказаться в лапах такого убийцы: расправившегося сначала с Джан-Франко, а потом с собакой. И, возможно, с Лео. И с кем-то еще. Кьяре удалось ускользнуть, но изменения, произошедшие в ней, удручают.

— Ладно. Тогда скажи, что случилось с тобой? Уж это ты должна знать!

Ответом ему снова было молчание, и Алекс решил зайти с другого конца.

— Все началось с того дневника? Ты сказала, что расшифровать его невозможно, но ведь ты солгала, да? Что в нем было? Кому он принадлежал?

— Что в нем было? Лживые откровения, запоздалое раскаяние, никчемные мечты.

— Настолько никчемные, что ты вернулась в город, в который поклялась не возвращаться?

— Я вернулась вовсе не из-за дневника.

— Из-за Лео. Ты прикатила сюда потому, что этот дневник как-то связан с Лео.

Эти мысли приходили Алексу еще в комнате с портретами на мягких стенах, он даже выстроил что-то вроде теории, осталось только вспомнить ее. Осталось вспомнить сами портреты (кажется, их было десять или около того; еще десяток людей, как заметила Кьяра). Десять воздушных змеев, парящих над домами в Генуе, Кальяри, Салерно, Виареджо… Десять воздушных змеев против одного поезда, идущего на Каттолику.

Билет на поезд висел на противоположной стене — той, которую Алекс назвал про себя «стеной палачей». Ее украшало лишь одно имя — фельдфебеля Барбагелаты, заочно обвиненного в убийстве альпийских стрелков. Был и еще один обвиняемый — Нанни Марин. Лейтенант берсальеров, нашедший упокоение в пожелтевшем конверте из семейного альбома близнецов. Настолько похожий на Себастьяна и Лео, что речь может идти только о близком, кровном родстве.

— Это был дневник Нанни Марина, так?

Кьяра тихо рассмеялась, и на этот раз Алекса обдало горячим ветром. Он принес с собой песок. Алекс мог бы поклясться, что на зубах у него скрипят песчинки, — ощущение не из приятных. Смех сестры тоже неприятен Алексу, в нем звучит утерянное было превосходство.

— Ты умнее, чем я думала, братец…

Комплимент получился сомнительный, вполне в духе прежней Кьяры. По ее мнению интеллект «братца» превосходил интеллект легко обучаемого морского котика, но не дотягивал до интеллекта дельфина. Теперь Алекс чуть ближе к дельфину, к скрипящим на зубах песчинкам прибавляется шелест маленьких плавников, как будто во рту поселились маленькие беззащитные рыбки. У них есть имена, вот только имен никак не вспомнить! Почему Алексу так важно вспомнить эти чертовы имена? Пока он раздумывал об этом, Кьяра продолжила: