Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Вполне возможно, письма, телеграммы получала?

– Нет, мимо Лёвы не пролетела бы ни одна бумажка.

– Остаётся ждать.

– Иван Дмитрич, может, с ней стоит поговорить?

– Может, а вдруг, – начальник сыскной полиции навалился на стол грудью, – замкнётся, как улитка, ничего не знаю, ничего не ведаю.

– Но облигация?

– Нашла, по почте получила, ветром принесло, мало ли чего расскажет.

– Но служащие канторы, сам Гейман?

– Миша, свидетели есть, что облигацию Грушевской передавал Цеханович?

– Нет.

– Тогда продолжай слежку, вот когда она на встречу направится или весточку получит. Вот тогда на сцену может выйти господин Жуков со свидетельствами банковской канторы и иными документами.

– Я не согласен с вами, Иван Дмитрич, – Миша прищурил глаза, – сейчас самое время произвести обыск, ведь она должна объяснить, как у сравнительно бедной девушки, существующей за счёт преподавания, оказалась такая сумма денег?

– Хорошо, – отмахнулся Путилин, – я сказал, что в этом деле ты за главного, так что поступай, как считаешь нужным.

К обыску госпожа Грушевская не выказала интереса, словно столь деликатное дело касалось не ее, а кого—то иного.

Фёдор Петрович, хозяин дома, в котором проживала Алина, был подавлен и с каким—то интересом, смешанным с презрением, смотрел на жиличку и постоянно повторял:

– Надо же дожиться до такого позора!

– Вы не хотите выдать ценные бумаги, деньги или иные предметы, не принадлежащие вам, госпожа Грушевская, – Миша стоял подле кресла, в котором расположилась. Алина.

– Я слишком бедна, чтобы иметь средства, и не имею таких знакомых, которые давали бы мне на хранение, как вы выразились ценные бумаги, деньги и, – она передразнила сыскного агента, – иные вещи.

В комнатах подозреваемой в связи с исчезнувшим Цехановичем ничего не нашли, кроме нескольких писем без конвертов.

Побледневший Жуков нервически покусывал верхнюю губу и в нетерпении ходил по комнате, мысли перескакивали с одного на другое, потерпеть поражение в заведомо выигрышном деле было для Путилинского помощника сродни самоубийству. Столько потрачено сил, а всё впустую.

Госпожа Грушевская презрительно кривила губы, смотря серыми глазами на сыскного агента, в них читалось: «Ищите, ищите, может быть, дырку от иголки найдёте!»

– Видимо, произошла досадная ошибка, – пробормотал невразумительно Миша, Алина продолжала сидеть, даже тогда, когда полицейские, пришедшие с обыском, направились к выходу, – именно, в эту минуту что—то щёлкнуло в голове Жукова., – мадмуазель, – он подошёл к креслу, в котором расположилась госпожа Грушевская, – не соизволите ли подняться?

Алина вспыхнула, но продолжала сидеть.

Путилинский помощник расплылся в улыбке.

– Мадмуазель, не соизволите ли подняться с кресла, – Грушевская, словно не слышала слов сыскного агента, – не заставляйте, – голос Миши звучал ласково и трепетно, – применять силу.

– Господин полицейский, – послышался голос сзади, – что вы себе позволяете?

– Фёдор Петрович, – голос Миши звучал не с нотками металла, а именно, металлом, – если вы не хотите быть обвинённым в соучастии, то попрошу помолчать. Итак, – нежно и с улыбкой, – вы намерены подняться с кресла?

Плечи барышни поникли и она с трудом, преодолевая нежелание, встала.

– Благодарю, позвольте? – Жуков поднял пакет, на котором сидела Алина, вскрыл, – как и ожидалось, – добавил он, – акции государственного Банка на сумму десять тысяч рублей. Госпожа Грушевская, не поясните, кому принадлежать эти ценные бумаги.

– Мне, – Алина закрыла руками лицо.

– Тогда следующий вопрос, откуда они у вас?

– Вы же знаете сами, – процедила барышня.

– Госпожа Грушевская, преступление остаётся преступлением, даже исполненным во имя любви, – Путилин вышагивал по кабинету, в душе клокотало чувство, что столь юная девушка может быть не только причастна к краже облигаций, но и пострадать за милого Михаила.

– Мне совестно, – призналась Алина и прижала к лицу платок, – что я косвенным образом стала соучастницей столь неприглядного события.

– Давайте, милая барышня, называть всё своими именами, – Иван Дмитриевич остановился, – не знаю косвенным или прямым, но вы стали участницей кражи, наглой и беззастенчивой.

– Я…

– Не надо, – начальник сыскной полиции поднял к верху руку, призывая Алину к тишине, – вы – молоды, красивы, неужели возникла такая потребность: провести несколько лет жизни в тюрьме среди заядлых преступниц.

– Я…

– Госпожа Грушевская, мне кажется, вы не до конца понимаете своё положение, вы, если говорить прокурорским языком, преступница, – Иван Дмитриевич остановился напротив Алины и смотрел в ее лицо сверху вниз, – да, да, преступница, – он выделил последнее слово, – и не столь важно, что ваше участие в этом деле, может быть, только в том, что вы обменяли краденную облигацию на ценные бумаги, вы всё равно остаётесь преступницей.

– Я понимаю, – голос Грушевской был сух, – всё, что вы говорите, но я стала сама жертвой Ми… господина Цехановича и я не хочу нести наказание за несовершённое мной.

– Что вы предлагаете? – Путилин сел за стол и положил руки на столешницу.

– Я хочу доказать вам, что я – всего лишь жертва.

– Хорошо, каким образом?

– Господин Цеханович должен прислать мне письмо после того, как устроится на новом месте.

– Где?

– Он собирался плыть в Америку, где проживает его двоюродный брат Жоли.

– Жоли? Странное имя.

– Георгий, там его зовут Жоли.

– Значит, вы должны получить от него письмо?

– Да, в нём он подробно опишет, как мне к нему ехать.

– Почему я должен вам верить?

– Я – молода и не слишком задумываюсь о событиях, происходящих вокруг меня и со мной, но только арест отрезвил меня. Я никогда не шла против закона и сейчас не имею желания.

– Но любовь, привязанность?

– Каждый человек может заблуждаться. Теперь я думаю, почему Ми… Цеханович, поправилась Алина, – не взял меня с собою сразу? Вы не находите это, по крайней мере, странным?

Через месяц Грушевская получила письмо из Америки, колебаний не было, она отнесла его в сыскную полицию. Цеханович в хвастливым выражениях описывал свои приключения, как он из Вильны направился в Эйнкунен, где всего за сто пятьдесят рублей местные контрабандисты вывезли его из империи и что теперь он свободный человек. Только в последних словах Цеханович вспомнил об Алине.

– Господин Путилин, я не хочу чувствовать себя преступницей, у меня своя жизнь, свои ученики, пусть небольшие деньги, но получены честным путём, – Алина протянула письмо Ивану Дмитриевичу.

– Вы не жалеете об этом? – Начальник сыскной полиции положил руку на письмо.