Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Увы! — жалостным голосом отвечал труп. — Я превратился в прах. Что могу я предпринять, чтобы освободить свою душу от этих ужасных мук?

— Мы вдвоем отправимся в то проклятое место, ибо если твоя душа и совершила неискупаемый грех, то поступила она так по лживому совету Сатаны. Надо, чтобы истинный виновник был наказан, а обманутая жертва получила свободу. Она и так достаточно страдала за свое глупое упрямство и свою тщеславную наивность.

— Послушай, плоть от моей плоти, оставь меня в покое. Зачем я пойду в Ад, если моя судьба — разлагаться в слепом небытии?

— Ошибаешься! Ты воскреснешь в Судный день! Как Христос восстал из гроба, так и ты возвратишься в вечное утро.

— Я не верю в этот вздор, — заупрямился труп Марциона.

— Неужели ты никогда не изменишься? И неужели ты не хочешь, чтобы нежная Сабинелла тебя простила? Ведь ты ее любил.

— Да, вспоминаю… А куда нужно идти?

— Недалеко отсюда есть соляной карьер. Там один из входов в царство Сатаны. Дай мне руку. Я вытащу тебя из гробницы.

Памятник опять задрожал, и наместник Марцион поднялся во весь рост в своей могиле. Вид у него был жалкий, но на костях оставалось еще достаточно кожи, чтобы он напоминал человека. Сразившая его молния неким образом забальзамировала труп.

Пока Сильвестр беседовал с отцом, попугай Гермоген осмотрительно держался в стороне. Он начал понимать, что могущество его спутника значительно превосходит то, которое он получил когда-то от великого Гермеса. Но ему было страшно спускаться в Ад в компании этого мертвеца, который двигался и разговаривал, как живой. Поэтому он решил улететь, рискуя никогда больше не увидеть Сильвестра и никогда не возвратить себе человеческий облик. Он взлетел на оливковое дерево и, сидя на ветке, смотрел вслед удалявшимся мертвецу и живому с глубоким чувством печали, смешанной с отвращением.

А сын Сабинеллы и труп Марциона отправились к соляным копям Танаса. Это был карьер, заброшенный уже лет сто тому назад. В легендах рассказывалось, что после этого им овладели демоны. Ни одно живое существо не осмеливалось приблизиться к этому зловещему месту. Ни одна птица здесь не пролетала. Сильвестр и его спутник пошли по узкой тропинке, которая спускалась вглубь белой пропасти, откуда исходило отвратительное зловоние.

— Не шагай так быстро, — попросил труп. — Мои члены застыли. Мне больно двигаться и дышать. А в моей голове пауки сплели такую густую паутину, что мой мозг в ней завяз.

Они подошли к низкой двери, в которую никто никогда не стучал. В самом деле, хорошо известно, что до Сильвестра ни один человек не отваживалось спуститься живым в Геенну. А он направлялся туда уже во второй раз. Удары его кулаков в бронзовую дверь отразились гулким эхом.

— Кто там? — спросил испуганный голос. — Неужели это Христос опять решил посетить мертвых?

— Отворите! — закричал Сильвестр. — Во имя Бога живого, хозяина судьбы ангелов и людей!

Дверь приоткрылась. Сильвестр толкнул ее плечом и вошел. Черт, охваченный ужасом, убежал в глубь темного коридора.

— Иди за мной!

— Сын, — сказал труп Марциона, — это место не для нас. Отведи меня в мою могилу.

В конце коридора был небольшой зал, где виднелось несколько душ, сидевших на лавках. Казалось, они ожидали своей очереди со скукой и смирением.

— Сядем здесь, — предложил покойный наместник.

— Мы здесь остались бы навсегда. Идем дальше.

Они свернули в другой коридор, который привел их еще в один небольшой зал, в точности похожий на предыдущий. Другие души сидели здесь на лавках. Их пустые глаза смотрели в непроницаемое небытие.

— Увы, — сказал Марцион. — Мы очутились в зеркальном лабиринте. В конце следующего коридора будет такой же зал, а потом еще и еще — до бесконечности.

— Это наказание отчаяньем, — объяснил Сильвестр. — Те, кто остается здесь навечно, это наказанные за грехи средней тяжести. В этих коридорах и в этих залах нет ничего, что позволило бы душе вновь обрести вкус надежды.

Внезапно декорации изменились. Они вошли в зал, где мужчины и женщины дико вопили, бранясь и грозя друг другу кулаками. Потом они вдруг замолчали и молча зашагали туда и назад с хмурым видом, каждый уйдя в себя, как будто ничто вокруг не существовало. Но вскоре их равнодушия как не бывало, и они опять поливали друг друга бранью со свирепой ненавистью.

— Вот это да! — сказал Марцион. — Что с ними происходит?

— Это души, которые во время своего земного существования так и не научились любить. Они не знали иных чувств, кроме зависти и презрения.

В следующем ярко освещенном зале их взорам предстало тягостное зрелище. Там бродили слепые, выставляя вперед руки, наталкиваясь друг на друга. Некоторые умышленно бились головой о стену. Другие падали на колени и о чем-то умоляли.

— Что они ищут? — спросил Марцион.

— Свет. Всю свою жизнь они отвергали знание и отказывались от веры, заявляя, что ни вселенная, ни они сами не имеют никакого смысла.

Не успел Сильвестр произнести эти слова, как все исчезло, и они очутились в приемном зале Люцифера.

Кто мог бы описать это место? Одновременно мрачное и ослепительно яркое, раскаленное и окутанное ледяным холодом, оно представляло собой сочетание правильных геометрических форм и беспорядочное нагромождение каких-то отбросов.

— Ты сумел отгадать три загадки, — произнес властный голос.

Это был голос падшего архангела. Его прикрывал экран, чтобы слишком яркий и какой-то особенно резкий свет, струящийся от него, не испепелил прибывших. Голос продолжал:

— Я рад с тобой познакомиться. Сатана, этот жалкий прохвост, не сумел сломить твою волю. Спирохета, которую мы на тебя наслали, только укрепила твой дух, направив тебя на путь философии Платона. Но я скажу тебе, такому наивному и честному, что вскоре тебя постигнет горькое разочарование. Твои верующие забудут о любви ради власти и могущества. Они используют Христа как оружие. Миллионы трупов будут нагромождены во славу Божию. И ты, пребывая на Небе избранных, ты будешь смотреть на результаты трудов своих с ужасом.

Люцифуг Рофокаль оглушительно расхохотался, и этот дикий звук многократно умножился под сводами зала. Это прыснули со смеху лучшие умы Ада, облаченные в свои ярко-красные мантии.

— Сиятельный владыка, — сказал Сильвестр, — ты, который был самым замечательным среди ангелов, первым, кто был создан, еще до Адама, позволь заверить тебя в моем глубоком почтении.

— Вот как? — отвечал Люцифер, — весьма удивленный тоном сына Сабинеллы. — А я ожидал услышать ругань…

— Ругательства я приберегу для Сатаны. Но ты должен знать, что даже Христос чувствует твою боль. Ты был зеркалом, которое отделило «Иное» от «То же самое», от вечного «То же самое», вынудив его отражать, перейти от бытия к существованию.