Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Хорошо! — воскликнул Архангел. — Но ты ошибаешься. Я был не стеклом, а амальгамой. Как раз моя непрозрачность образовала зеркало и сделала возможным то отражение, о котором ты упомянул. Без меня Бог был бы всего лишь вечной прозрачностью.

— Откуда взялись частички этой амальгамы? — спросил Сильвестр.

Люцифуг Рофокаль быстро приказал, чтобы убрали экран, который защищал от него присутствующих. Тотчас же сверкнула молния нестерпимой яркости. Сильвестр встретил ее с открытым лицом и не пошевелился. Труп Марциона распался в тот же миг.

— Ты смеешь бросать мне вызов? — спросил Люцифер.

— Я хочу только понять. Какая особенность в твоем характере заставила тебя восстать против Бога?

— Я не восставал. Я восхищался.

— А потом… Признайся!

— Я подражал.

Сильвестр упал на колени, сбитый с ног светом ослепительной гордости, струящимся от Люцифера. Его начала бить дрожь, которая, поднимаясь изнутри, концентрическими кругами достигала самых внешних зон его личности. Ни одно существо во Вселенной не было ближе к Богу, чем Архангел. Именно поэтому он и был лишен вечного блаженства и отправлен в вечную ссылку. Но разве не он возбуждал систему? Не он был ее движущей силой?

— Послушай, — сказал Сильвестр, — ты тот, кто бродит в человеке. Но довольно слов! Мой отец, обманутый Сатаной, распался от твоего света. Верни мне его душу.

— Его душу? — переспросил Архангел. — Эту вещь, которая способна размышлять? Забавно… Но каковы будут условия нашего договора?

— Я тебя уважаю.

Люцифуг Рофокаль пребывал в молчании в течение нескольких секунд. Он знал, что такие драгоценные моменты случаются редко, и неизвестно, когда еще ему придется пережить нечто подобное. Какой смертный, избранный Богом, будет разговаривать с ним так честно и откровенно?

— Это Он тебя послал?

— Я пришел по собственной воле. Разве я тебе не сказал, что хочу понять? Что тебя понуждает бороться против уверовавших во Христа, пытаться унизить их в глазах Бога?

— Успокойся. Мы прекратим бороться против вас, и это будет хуже. Кстати, мне известно, что Святой Дух собственной персоной дует сейчас в сторону Рима с тем, чтобы император прекратил гонения на вас. Вас ожидает расцвет! Христианство распространится повсюду, перейдя от Авеля к Каину. Ты понял? Из ваших страданий возникнет новая цивилизация! Вас ожидает великое торжество!

Сильвестр не понял в точности, что хотел сообщить ему Люцифуг. Изворотливый и исстрадавшийся ум Архангела открыл ему такой запутанный лабиринт, с такими неожиданными поворотами, что у него закружилась голова. Он воскликнул:

— Отдай мне душу отца. Сатана ее обманул. Было бы несправедливо, чтобы она навсегда осталась в Аду.

— Это правда, — сказал Люцифуг, — но кто был справедлив по отношению ко мне? Почему Бог отказался допустить меня к своей славе?

— Потому что Он хотел видеть тебя свободным и отличающимся.

Архангел издал вопль ненависти. Он отразился гулким эхом под сводами, вспугнув тучи летучих мышей, которые с пронзительным писком закружились над ними.

— Послушай, — сказал Люцифуг, когда суматоха улеглась. — Демоны, составляющие окружение Сатаны, все были осуждены на вечное проклятие. И знаешь почему? Потому что они иначе представляли себе порядок, который Бог возжелал навязать Своему Творению. Расшифруй их настоящие имена, и ты узнаешь, каковы были их обязанности на Небе, и убедишься, что они ничем не уступали ангелам, которые ценой угодничества остались на службе у своего хозяина.

— Отдай мне душу отца.

— Ты ее у меня уже просил. И ты полагаешь, что я отдам тебе ее, ничего не получив взамен? Плохо ты меня знаешь!

— Чего же ты хочешь?

Свергнутый Архангел вонзил в Сильвестра свои красные глаза, потом ответил.

— Чтобы ты отправился в Рим.

— Таково мое намерение.

— И чтобы ты встретился с преемником Петра. Его зовут Эварист. Это хороший проповедник, но с пагубной склонностью все слишком драматизировать. Уговори его вступить в переговоры с императором. Ты увидишь, что все устроится как нельзя лучше.

— Зачем ты мне все это советуешь?

— Я тебе уже объяснил. Когда воцарится мир, это будет означать окончательное утверждение власти Христа. Ты увидишь, его даже будут рисовать в облике императора.

— Я пойду в Рим. Я встречусь с Эваристом и уговорю его просить аудиенции у императора. Разве плохо воткнуть в почву семя милости, чтобы из нее выросло роскошное дерево?

Люцифер посмотрел на Сильвестра с презрением. Значит, этот юнец, так и не ставший взрослым, не понимает, что ему, верховному демону, будет чрезвычайно легко внедриться в общество, где вкус к власти возьмет верх на, а милосердием. Извратить послание Иисуса — разве это не самая сладкая месть, которой дьявол может отплатить Тому, кто когда-то изгнал его из сияющего эмпирея своей славы?

И Сильвестр получил душу отца, такую маленькую и исстрадавшуюся, что, казалось, она вот-вот умрет.

Монсеньор Караколли отпихнул от себя рукопись с видимым отвращением. Последние страницы он переводил с трудом и не потому, что они были исписаны менее разборчивым почерком, нежели предыдущие, а потому, что их содержание не могло не вывести из себя искренне верующего человека.

— Это смесь гностицизма и досужих измышлений, цель которых — покрыть нашу Церковь позором.

— Я узнаю здесь целые абзацы из «Жития Гамальдона», — сказал отец Мореше. — Некоторые комментаторы полагают, что они написаны под влиянием тех страниц из Гомера, где рассказывается о сошествии в Ад.

Во время чтения Сальва превратил свою потухшую сигару в подобие кисти, которой он сейчас начал энергично размахивать.

— Господа, мы приближаемся к цели!

— Заметили ли вы какую-нибудь необычную деталь, которая поможет нам разгадать шифр? — поинтересовался Бэтем.

— Все в этой истории не только необычно, но и абсурдно, — заметил Караколли, даже не пытаясь скрыть своей ярости. — Una bestialita [55] Мерзость (ит.). .

— А не в том ли разгадка, что Сильвестр, пораженный болезнью, которую принесла ему спирохета… — предположил Мореше неуверенным голосом, — теряет сознание, как это всегда происходит в подобных случаях, и в бреду воображает встречу с Люцифером?

Адриан Сальва порывисто встал. Его величественный силуэт напомнил статую Командора, вынырнувший из кладбищенского тумана.

— Господа, — сказал он голосом торжественным и не терпящим возражений, — я знаю, где находится то, что мы ищем, и, больше того, я знаю, что это такое.

В библиотеке воцарилось длительное и тяжелое молчание. На лице нунция появилось выражение недоверия, на лице Мореше — интереса, тогда как Бэтем не отрывал внимательного взгляда от мухи, ползавшей по темно-бурой обложке рукописи. Сальва затушил остатки сигары в пепельнице, украшенной папским гербом, и, набрав полную грудь воздуха, словно оперный певец перед главной арией заключительного действия, заговорил: