Лиза Марклунд - Громкое дело

Если бы он оттолкнул ее от себя сейчас, она бы умерла.

Но он обхватил ее за талию обеими руками, а потом одной из них прижал к себе, а другой взял за затылок. Ее пальцы впились ему в плечи, и у нее перехватило дыхание. Она провела пальцами ему по волосам и поцеловала его в губы, и он ответил ей. Она перевела дух и встретила его взгляд, тяжелый и хмурый. Он рукой убрал волосы с ее лица, а она расстегнула пуговицы на его рубашке, стащила с него пиджак, и тот приземлился на видеокамеру.

– Мы не можем, – прошептал он.

– Можем, – сказала она.

Если она и была в чем-то уверена как раз сейчас, то именно в этом. Она стащила с себя блузку и расстегнула бюстгальтер, уронила их на пол и стала гладить ему спину, его кожа оказалась сухой и горячей. Она почувствовала, как он коснулся ее груди, сжал сосок, и у нее потемнело в глазах. Джимми, Джимми, Джимми с Химмельсталундсвеген в Норчёпинге, кузен Роланда, постоянно носившего ее фотографию в своем бумажнике. Он стащил с нее джинсы и мягко подтолкнул к дивану, стал ласкать ей бедра и лоно сильными и теплыми пальцами, а когда вошел в нее, она напряглась на мгновение, а потом полностью расслабилась и просто купалась в океане удовольствия, которому, казалось, не будет конца.

Мужчину задержали у него дома на Бюэльвсвеген в Баггармоссене в 6.32. Он как раз собирался расправиться с тарелкой овсяной каши с брусничным вареньем и молоком, двумя бутербродами с копченой колбасой и чашкой кофе с тремя кусочками сахара, когда полиция позвонила в дверь. Операция прошла без эксцессов. В качестве единственного возражения на предложение последовать за ними мужчина посетовал, что его завтрак успеет остыть, прежде чем он вернется.

«Он, конечно, успеет более чем остыть, – подумал Андерс Шюман и отложил в сторону гранки статьи. «Квельспрессен», что касается создания самого серийного убийцы и репортажа о его аресте, подошла к делу основательно и скрупулезно. Главный редактор уже распорядился о дополнительных бумажных тиражах, как для столицы, так и для соседних с ней муниципалитетов, остальным регионам страны приходилось довольствоваться подробностями о бутербродах и кусочках сахара через Интернет.

Он взял распечатку фотографии с первой полосы: Густава Холмеруда, 48 лет, выводили на улицу шесть одетых в униформу полицейских в тяжелом снаряжении. Выражение лица серийного убийцы, пожалуй, можно было описать как удивленное. Напряженные мины полицейских, по мнению фотографа «Квельспрессен», прежде всего свидетельствовали об опасности задержанного преступника.

Шюман не сомневался в своей правоте. Они назвали мужчину по имени, с указанием возраста и места жительства, а также привели все подробности относительно его личной жизни и здоровья (незаконченное гимназическое образование, проблемы со спиной, временная нетрудоспособность). Их, естественно, ждали дебаты на предмет того, что нельзя раскрывать личность человека до тех пор, пока его официально не признали виновным, но он мог повторить свои контраргументы даже во сне.

При отсутствии возможности называть преступников до вступления обвинительного приговора в законную силу мы еще сегодня не знали бы имени того, кого суд первой инстанции осудил за убийство премьер-министра Улофа Пальме. Андерс Шюман увидел морщинистое лицо Кристера Петерссона перед собой, этого старого пьяницу позднее оправдал апелляционный суд, и он так никогда и не попал за решетку.

Кроме того, в техническом плане события обычно развивались столь стремительно, что серьезные и заслуживающие доверия средства массовой информации просто не успевали за ними, слухи и обвинения и чистая ложь начинали распространяться по Сети уже в следующее мгновение после того, как людей задерживали и арестовывали. «Квельспрессен», по крайней мере, проверяла свои источники, прежде чем обнародовала собственную информацию, и у нее имелся полноправный издатель, которого можно было призвать к ответу в случае возможной ошибки, то есть он сам. И газета вдобавок неоднократно подчеркивала, что данный мужчина пока еще только подозреваемый.

Шюман внимательно изучил лицо (подозреваемого) серийного убийцы, и ему вспомнился разговор с матерью убитой Лены.

«Это Густав… Он преследовал ее, пока она окончательно не отшила его…»

Он осторожно откинулся на спинку своего нового офисного стула. Их медсестра обещала ему снять повязку после обеда и заменить небольшим пластырем. Однако приходилось признать, что голова по-прежнему немного болела, пусть он обычно и не страдал от такой беды. Он потрогал рану, и ему показалось, что он почувствовал узлы швов под бинтом.

Его взгляд остановился на описании парня, которого видели идущим со стороны лесной опушки в Сетре, где произошло убийство: рост примерно сто семьдесят пять сантиметров, обычное телосложение, волосы пепельного цвета, гладко выбрит, темная куртка и темные брюки.

Честно говоря, оно подходило к восьмидесяти процентам всех мужчин среднего возраста в Швеции.

Мысль о том, что его газета выдавала желаемое за действительное, внезапно посетила Шюмана и оставалась в его больной голове столь долго, что он нашел достаточно аргументов, опровергавших ее, а также сумел развить ее в нужном ему направлении.

От полиции требовалось расследовать преступления. А от средств массовой информации – отслеживать ход событий и драматизировать его.

А потом, в ожидании развязки истории с похищением в Восточной Африке, он составил официальное заявление правлению и прочитал его начало еще раз:

«Настоящим письмом я прошу вас освободить меня от должности главного редактора газеты «Квельспрессен».

Ее разбудило солнце, на рассвете робко и как бы извиняясь нашедшее себе лазейку среди туч, и, открыв глаза, она уже знала, что они проспали слишком долго. Кения по времени на два часа опережала Швецию, и утро могло преподнести им любые сюрпризы.

Что-то было слишком поздно, но она не знала что.

Ее тело еще не успело толком отдохнуть от бурной ночи и остыть после пожара страсти, пожалуй охватившего в самый неподходящий момент. Анника повернула голову и уперлась взглядом в каштановые кудри на подушке рядом с ней. Она протянула руку и провела пальцами по ним, они оказались на удивление мягкими, как у маленького ребенка.

Слишком поздно или, пожалуй, все еще слишком рано. Она не знала. Прижалась к нему, обвила ногами его ноги и погладила рукой по плечам. Он проснулся и поцеловал ее. Они долго лежали неподвижно и смотрели друг на друга.

– Уже восемь, – прошептала она в его глаза.

Халениус крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, как он вошел в нее опять, и еще раз, и ее по-прежнему влажное лоно почти сразу же приняло его, тогда как ему понадобилось время, чтобы набрать силу. Анника чувствовала, как его член увеличивался в размерах, и встречала его снова и снова, пока плечи Халениуса не расслабились и он не застонал, громко и протяжно.