Дональд Гамильтон - Сеятели смерти. Задание — Токио

На столе красовалась цветная фотография Йоко в картонной рамке. Даррелл знал, что по-японски Йоко значит «солнечный свет» — лицо изображенной на фотографии девушки и впрямь одухотворенно светилось. Черные волосы были традиционно подстрижены, а лучистые миндалевидные глаза источали какой-то особый внутренний свет. На Йоко было расшитое кимоно, и она улыбалась. Зубки ровные и белые, отметил Даррелл. Интересно, на что она смотрела, когда Билл Черчилль снимал ее? Даррелл взял со стола рамку, извлек фотографию и упрятал в карман.

— Вы ее забираете? — спросила подошедшая мисс Прюитт.

— Да, хочу изготовить копии.

— Она очень важна для Билла.

— Я верну ее.

Минут пятнадцать Даррелл тщательно обыскивал всю квартиру. Одного «жучка» он обнаружил в телефонной трубке — с помощью такого миниатюрного микрофончика слушать и записывать все разговоры, которые велись у Черчилля, можно было, находясь на расстоянии полумили от его квартиры. Второе подслушивающее устройство было запрятано в люстру. Даррелл проверил также окна спальни, ванную и стенные шкафы. Билл Черчилль спал, мирно посапывая во сне. Мисс Прюитт поправила постель, взбила подушки, обтерла лицо спящего и заклеила пластырем ссадины. Билл заворочался и глухо застонал.

— Вы знаете домашний адрес Йоко Камуру? — спросил Даррелл.

Мисс Прюитт вопросительно посмотрела на него.

— А вы не нашли его в столе Билла?

— Нет.

— Но ведь ее там нет.

— Я бы хотел осмотреть ее квартиру, — тихо сказал Даррелл. — Эта девушка помогла бы нам решить многие проблемы.

Мисс Прюитт с сомнением покачала головой, но потом все же ответила:

— Йоко живет в Нагата-те, Кийода-кю. — Она назвала также улицу и номер дома. — Отсюда это рукой подать. Ее район славится японской архитектурой.

Даррелл вынул из кармана фотоснимок улыбающейся девушки и еще раз посмотрел на него. Оставив все подслушивающие устройства на месте, он выключил свет, жестом пригласил мисс Прюитт выйти, после чего вышел сам и запер дверь.

В полукруглой комнате царил сумеречный полумрак. Когда-то маленький зал служил оперативным штабом американской армии; теперь же там, где прежде были развешаны карты, дорожные схемы и макеты, висели лишь довольно скромный портрет американского президента и огромная панорамная фотография Капитолийского холма. По углам затаились полуночные тени. Единственная зажженная лампа стояла на столе, прятавшемся в нише. За столом никто не сидел. В комнате повисла тишина, которую время от времени нарушало только прерывистое дыхание Мелвина Каммингса. Внезапно Каммингс взорвался:

— Где вас столько времени носило, Каджун? И что за бардак вы тут развели? Я весь вечер до вас дозванивался. Сперва вы были заняты, потом вообще исчезли. Куда вы пропали?

— Я выручал своего последнего, если не считать шофера Синье, агента.

— Ваши люди умерли?

Да.

— От чумы?

— Да.

Мелвин Каммингс, заместитель Госсекретаря по общественным связям со странами азиатского и тихоокеанского региона, и не только по ним, не стал утруждать себя лишними соболезнованиями. «Медоточивый лис» прекрасно владел искусством умасливания, всегда умея выдать черное за белое и поклясться в открытости и бескорыстности американской политики — даже в тех случаях, когда политика сводилась к языку пушек и пулеметов. Нельзя сказать, чтобы Даррелл ненавидел этого скользкого пухленького человечка — нет, он просто в открытую презирал его.

А вот другой человек, сидевший в комнате, был сделан из совершенно иного теста. Он расположился так, что его почти не было видно. Зеленое кресло, в котором он сидел, совершенно утопало в тени. Тень Каммингса сейчас оживленно жестикулировала на дальней стене. Человек в зеленом кресле тени не отбрасывал.

Это был не кто иной, как доктор Огаст Фрилинг, — глава знаменитой секции ХБО — химического и биологического оружия. Мало кто знал его в лицо. Он старался избегать людей и известности. Человек без тени. Из всех тайных служб американских военных ведомств секция ХБО была наиболее засекречена. Имя Фрилинга было известно лишь какой-то дюжине наиболее высокопоставленных чинов. Лишь однажды, в 1968 году, когда при случайном взрыве контейнера с аэрозолем над штатом Юта произошел выброс нервно-паралитического газа, унесшего жизни шести тысяч овец, доктор Фрилинг сделал заявление для прессы.

В 1969 году ему пришлось выступить еще раз — тогда случилась утечка газа из одного снаряда со склада на Окинаве, в результате которой потравилось немало военных и гражданских лиц.

И вот теперь доктор Фрилинг находился в Токио.

В тишине комнаты прозвучал спокойный голос Даррелла:

— Должно быть, доктор, дело совсем плохо, коль скоро вы лично прилетели сюда. Ваше появление — всегда предвестник беды.

Человек в зеленом кресле улыбнулся.

— Я польщен, Сэм Даррелл, что вы меня знаете. Я тоже наслышан про вас. Да, вы угадали — дело обстоит совсем скверно.

На длинном тонком носу Фрилинга красовалось золоченое пенсне, за которым прятались самые холодные и бледные глаза, которые когда-либо приходилось видеть Дарреллу. Было в этом человеке что-то, невольно вызывавшее содрогание. А ведь Фрилинг был не виноват — он просто добросовестно выполнял порученную работу. Поскольку Белый дом наложил запрет почти на всю продукцию, выходившую из стен секции ХБО, Фрилинг быстро и охотно организовал и возглавил компанию по уничтожению своего страшного арсенала. В черном костюме со строгой белой рубашкой и черным галстуком он производил впечатление огромного затаившегося насекомого — угловатого палочника с длинными тощими конечностями. А вот голос его, в противоположность внешности, был мягким, сочным и приятным. На сенатских слушаниях он звучал крайне убеждающе. Но вот Даррелла он нисколько не убеждал.

Блики света отблескивали на тонком пенсне Фрилинга. В костлявых пальцах он сжимал круглый бокал с бренди, время от времени задумчиво потягивая янтарную жидкость.

— Мистер Даррелл, после всего здесь сказанного, у меня создалось впечатление, что вы не совсем в ладах с мистером Каммингсом. Я тоже ему не подотчетен. Я подчиняюсь непосредственно Белому дому и Объединенному комитету начальников штабов. И больше никому. Я не собираюсь ссориться с вами из-за вашего поведения или спорить по поводу того, кто виноват в случившемся.

— Достаточно, если вы просто честно и предельно откровенно расскажете мне о случившемся в Хатасиме, — сказал Даррелл. — Не утаивайте ни малейших подробностей — не люблю работать в потемках. Если виноваты в этой трагедии мы — так и скажите.

— Точно это пока не известно.

— Но такая возможность не исключается?