Владимир Югов - Загадка мадам Лю

— Наверное, так.

— Вы хотите пойти на свидание?

— Да.

— Но мать Леонида против этого.

— Она не смеет мне отказать. Нет такого закона. Ее письмо, за которое может ухватиться следствие, я уничтожила к тому же. Ей нечего бояться. Я и не скажу, что мать везде и всюду вмешивалась, ломая его жизнь.

— Но разве он был прав, вожжаясь… — Подполковник, произнеся это слово, закашлялся, но потом, взглянув открыто ей в глаза, продолжил, — и с вами, и с контр-адмиральшей?

— Но ведь мать тогда вмешалась! Она развела его с Ириной преждевременно! И он почувствовал себя свободным! Он переживал, ибо любил Ирину. Он не мог потому убить ее… Я протестую, что вы держите его там, в тюрьме! Вы сломаете его!

Они его мордовали долго, чтобы он раскололся. Особенно усердствовал без пяти минут капитан. Товарищ Васильев. Прикрывал его полковник Сухонин: народ волнуется, что вы тянете с раскрытием? Сухонин тогда сказал подполковнику Струеву:

— Саня, ну чего ты в оппозицию лезешь? Стопроцентный гад!

Ледик в конце концов раскололся. Признал. Согласился. Он махнул на свою жизнь рукой. Чему бывать, — добавил и тот, ждавший этапа, неубийца, признанный убийцей, — того не миновать…

— Что ты, — успокаивал, — поглядел бы, как раньше было тут! А это уже — нормально! Раньше в СИЗО попробуй не подчиниться. Тебя упекли бы туда, где Макар телят не пас. А теперь… Только пожалуйся — бьют служителей по голове… Другое дело — по-прежнему стоят над душой! И только пожалуйся! Будет страшно…

Ледика уже ничего не страшило. Он все узнал о тех, кто ему носит передачи… И была, оказывается, правда с отчимом и его шлюхой. Ведь тогда сказал Прошин, выдавая Соболева: «Ты думаешь, другие лучше? Твой отчим хорошо шпокает мою двоюродную сеструху. Я с твоего отчима дань брал за то… Хочешь титьки по пуду — плати, падла!»

Про мамочку рассказывал ему старший лейтенант Васильев после убийства Соболева.

— Спали они, — визжал Васильев, перед тем, как Ледик признался в совершенном убийстве, — с этим подонком. И Ирина твоя, и мамочка. У порога он их драил. Поставит… Это кайф! Зашел и сразу за трусики… И мамочка твоя, и Ирочка становились в позу. Одну ты правильно убил. Вторая просится. Как козлы, встали на мостку и бодаются! Отчим твой и мамочка. Один депутат, вторая бюстом кабинеты открывает…

Может, не признался бы Ледик. Однако столько навернулось грязи! Еще эта контр-адмиральша. То ли напугалась, что муж-импотент выгонит… Стала лить грязь в новых письмах следователю…

Свидание Ледику дали, и он, конечно, не знал, что придет Вера… Вера, Вера. Почему тогда ты не остановила матросика-танцора перед тем, как пошел он от тебя к контр-адмиральше в постель? Почему ты потом вышла замуж за этого лысого моряка-подводника?

Она стояла перед решеткой, плакала, эта Вера.

Она шептала:

— Я тебя не отдам смерти… Зачем ты написал: «прошу расстрелять»?

Ледик отрешенно глядел на нее. Он все помнил. Как к начальнику дивизиона она приехала. «Племянница Вера пошла!» Говорили — литературовед. Многое он узнал от Веры. В школе Ледика учили одному, она говорила другое. Бог спас Пушкина, чтобы он стал убиенным, а не убийцей. Достоевский послал «Бесы» Александру III — пусть посмотрит… В школе учили и было неинтересно, а с Верой… С Верой — прелесть. Еще и танцует…

Вечера с ней были удивительны, и он постепенно в нее влюблялся. Он до этого, научившись у приемного отца презирать женщин, не ставить их ни во что, постепенно понимал: женщины бывают умные, чуткие, разбираются кое в чем.

Вера приехала, оказывается, всего на лето, осенью она уедет в свой институт. Она будет учиться вновь, и будет совсем не сладко ей без такого мальчика, как Ледик. Собственно, Ледиком он назвал себя сам. К слову пришлось. И она недоверчиво на него глядела: «Неужели взрослые родители называют тебя таким именем? Ведь от того, как тебя зовут старшие, совсем немало зависит в твоей судьбе…»

Впервые он ее поцеловал в парке, после очередных репетиций. Он для нее старался в тот вечер. Позже она прозаично отозвалась: ей танцы — так себе, хочется научиться и все. Чтобы гореть ими, — нет времени… Он обиделся не на шутку. Он же танцевал все последнее время для нее!

Когда случилось, что контр-адмиральша выцарапала его из-под носа у Веры? Он и сам не мог объяснить. И следователь спросил: почему же Вера, такая чуткая девушка, как он уверяет, написала в адрес прокуратуры такое письмо? С жалобами, с грязью? Он твердо ответил подполковнику:

— Не думаю, что это писала она. Писал кто-то другой.

…Когда случилось самое страшное, когда позже подполковник бесстрастно смотрел на труп самого Ледика, только тогда он понял, как прав был моряк, защищая Веру. Он не мог до конца поверить в то, что она написала так, как было в письме.

Вера, Вера… Новое письмо ее тогда лежало перед следователем. И в письме рассказывалось, кто есть Ледик. Не подлец, не изменник…

Медленно, уверенно перелез Зуев ограду. Автомат покоился в руках. Сильных руках бывшего десантника. Он шел к ним уже чужим, врагом. Когда-то они нашли его, можно сказать, подобрали. После Афгана он долго не мог остановиться. Ему по ночам снилось все одно и то же: он ползет за трупом своего друга — тезки Коли Белого. И надо этот труп принести и показать начальству. У Коли мама-пенсионерка, отравленная на своем родном химзаводе. Мама должна получать за убитого сына. А если его не доставишь, надо проститься с выплатой. Он знал тетю Полю цветущей женщиной. А когда они с Колей уходили в армию, она провожала их с палочкой…

Он принес Колю Белого. Но начальство стало смеяться:

— А как ты докажешь, что это рядовой Белый?

Лица у Коли не было. Не было ног. Не было руки. Был этот кусок груди, разорванной груди, где не имелось признаков бывшего рядового Белого.

— Я знаю: это он, — закричал младший сержант Николай Зуев.

— Вы здесь не орите, — сказал ему подполковник Зараев. — Мы тоже люди. Не возьмешь же и не пошлешь так…

Зараев потом «пробивал» это все — как тело рядового Белого. И это тело все-таки не приняли. И старшина Зуев, вернувшись домой, пришел к тете Поле и не знал тогда, что ей говорить. К тому времени Зуев научился прерывать сон. И глядя матери рядового Белого в глаза, он сказал:

— Нет, не видел я, хотя и был неподалеку… Не знаю…

Потом те, к кому он теперь шел, легко приручили его. Зуев мог все и еще кое-что. Вначале он сидел в их офисе. Кругом была уйма проводов зеленых, белых, серых. Он приглядывал за сейфом. Еще появился один сейф. Работа была легкая. Зуев имел уже квартиру. Он думал — как афганцу. Э-ге! Куш был заплачен солидный, чтобы квартира была в центре…

Все было у них по закону. А ему вдруг стало тошно. Когда они пили однажды, он сказал, что бы очень хотел в жизни: