Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

Николь снова пожала плечами, признавая за семейством д’Эвре право на любые прихоти.

Леруа про себя отметил, что он правильно сделал, оставив портрет в портфеле. Конечно, Николь нельзя было заподозрить в склонности к воровству, зато она, с ее простодушной непосредственностью, обязательно бы спросила, кто эта дама. Туманный ответ «девушка, которой никогда не существовало» подошел людям совсем другого склада, а ей пришлось бы врать о покойной жене…

– У меня больше, чем руки голова болела; гудела, прямо как колокол, из-за этого дыма господина Шарля.

– Господин Шарль так много курит? Трубку? –эта деревенская простушка была источником информации о замке, которым уж точно не следовало пренебрегать.

– Нет, господин Шарль не курит трубку, он курит через трубку, – хихикнула Николь. – Трубку я даже люблю, у меня отец ее курил, и запах мне нравится, сразу вспоминается много… А у господина Шарля там, где он рисует, стоит эта длинная египетская штука.

– Кальян?

– Наверное. Он разок черкнет – и трубку эту берет, дым идет такой густой, аж белый, клубами, завитками, как борода святого Николая… прямо не знаю, как он картину свою сквозь нее видит! – рассмеялась Николь.

Леруа промолчал и опустил глаза на бумаги. Николь тут же торопливо принялась прощаться.

– Ну, я пойду тогда, извините, что отвлекала, вы человек занятой, да и у меня работы вдосталь…

– Иди, конечно, – согласился Леруа. – Вот, возьми на сладкое к чаю, раз ты так не любишь кофе, – улыбнулся он и снова углубился в расчеты.

Николь, проникшись важностью его работы, осторожно, бесшумно прикрыла дверь и удалилась от нее на цыпочках.

Прислуга в замке новая и вопиюще неотесанная… Отчего?

Леруа, взглянув на часы, решил, что и самом деле пришло время навестить управляющего. Они работали долго и плодотворно, на вкус секретаря даже чересчур, но ни одно из финансовых ухищрений мсье Жанно не доставило инспектору таким затруднений, как письмо, которое он принялся набрасывать вчерне, вернувшись в свою комнату.

Его извечная тяга к справедливости снова дала о себе знать. Надо было что-то исправить в мире – перенести человеческую жизнь с одной чаши весов на другую.

Николь нечего было делать здесь.

Подобным порывам Леруа никогда не отказывал.

По совести говоря, у него не было друзей, которых можно было бы обременить неожиданной просьбой. Правда, были клиенты, которые оставались ему должны. Не задумываясь больше над формулировками, он взялся за перо, время от времени проговаривая про себя обрывки фраз.

«упоминали, как трудно найти прислугу… в глуши наткнулся на бриллиант… крайне нездоровая атмосфера… немного обтесать… я, как старый холостяк, не могу… ваша супруга с её талантом пробуждать в людях лучшее… ваш комедийный талант… словно персонаж одного из ваших блестящих водевилей… останетесь довольны».

И он адресовал свое письмо мсье Надалю в Париж, остров Сен-Луи. С супругами Надаль он познакомился в 1818 году, будучи в своем официальном качестве, по весьма неприятному и запутанному делу об отягощенном долгами наследстве. Семейство разделилось на две части, каждая хотела побольше денег и поменьше прилагающихся к ним долгов, и через несколько лет скандалы привели их в суд.

Мсье и мадам Надаль вели себя в той чреватой многочисленными осложнениями ситуации со спокойным достоинством, черпая поддержку друг в друге. На том процессе инспектор сделал то, что он считал своей работой, а супруги Надаль – ценнейшей услугой, и переубедить их не удалось. Вспомнив об этом теперь, Леруа решился потребовать от них ответной услуги: принять в их гостеприимный дом Николь.

– Надеюсь, они не примут ее за мою незаконнорожденную дочь, – проворчал он, посыпая письмо песком.

Покончив с этим, Леруа решил навестить старичка библиотекаря.

И тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью. Находясь на галерее второго этажа, он заметил выходящего из библиотеки Жана д’Эвре. Вот уж кого он не рассчитывал здесь застать! Пожав плечами, Леруа спустился вниз.

Мсье Герье сидел на прежнем месте, но Леруа он поприветствовал с десятой долей той горячности, с которой вчера приглашал его зайти. Тем не менее, он любезно предложил Леруа чашечку чаю, пояснив, что специально взял его на кухне в расчете на визит господина инспектора.

– Я видел, как от вас выходил младший д’Эвре, – заметил Леруа, присаживаясь. – Не ожидал увидеть его здесь.

– Да! Это было очень любезно с его стороны! Очень, очень любезно, – эхом самого себя повторил Герье.

– И что же он взял почитать? – полюбопытствовал Леруа.

– А почему, собственно, вас это так заинтересовало? – скрипучим, раздраженным тоном спросил Герье.

Леруа снова пожал плечами.

– Банальное любопытство, только и всего, – примирительным тоном сообщил он. – Мне очень понравилась та книга, что я взял у вас вчера.

– Да, Беранже совсем неплох, хотя иногда чересчур вульгарен, – мсье Герье с готовностью поддержал тему поэзии.

Разговор шел рывками, скрипя при каждом повороте, как несмазанная телега, вчерашняя непринужденность исчезла бесследно, и потому, когда библиотекарь на минутку откланялся, Леруа только вздохнул с облегчением. Леруа уже решил, что, когда Герье вернется, он, не затягивая беседу, попрощается и вернется к себе. Естественно, он не мог не задаться вопросом, что послужило причиной такое перемены в поведении мсье Герье… Мысль, что эта перемена и визит Жана д’Эвре оказалась связаны, показалась ему интересной, но бездоказательной.

Дожидаясь Герье, он встал с кресла и прохаживался между полок, почти бессознательной приближаясь к той самой, где была собрана «библиотека злодейства» де Бенажа; и, наконец, вытащил первую попавшуюся книгу. Это оказалась именно «Жюстина, или несчастья добродетели».

И вдруг Леруа показалось, что стеллажи рванулись ввысь, к неосвещенному потолку, доводя инспектора до головокружения, что темнота сгущается и грозится его раздавить…

Книга легко открылась в его руках, доказывая, что ее не раз читали.

Леруа пролистнул страницы, но замер и снова открыл форзац. На первой странице не было экслибриса – ни экслибриса Арно, и какого-либо другого.

А ведь Бенаж был яростно жаден до обладания книгами, и свой первый, тогда еще на меди, экслибрис, заказал, едва только стал студентом. Он обожал помечать книги, он будто становился богаче в собственных глазах; а после того, как студент Фример, насмехаясь, объяснил ему, что «ставить экслибрис на книги, которые ты еще не читал, все равно, что назвать своей женщину, в чьей постели ты не успел побывать», он помечал им только книги прочитанные. Леруа стал открывать другие книги со злополучной полки; «120 дней Содома», «Путешествие Бриза-Тесты», «О тайных знаках на теле» … и везде первая станица была девственно чиста.