Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

Он рассматривал дом Мальво, не пытаясь скрыть свое любопытство, хотя на первый взгляд тот ничем не отличался от своих собратьев в деревне. Дом был очень стар, наверняка в нем сменилось не одно поколение жильцов; в его стенах змеилось несколько широких трещин, две ступеньки крыльца стерлись и почти слились в одну, буйно разросшийся виноград заплел окна. В стоящем нараспашку кривобоком сарае был кучами свален всякий хлам. Однако крыша просто пламенела новой черепицей, труба была сложена из не успевшего потемнеть кирпича, да и ставни с рамами выглядели совсем новенькими.

На двери красовалась начищенная до блеска латунная ручка.

Из крестьянского хозяйства был виноград, яблони или сливы с редкой кроной и несколько опустевших к ноябрю грядок под окнами.

На стук Леруа открыл хмурый заспанный хозяин. Он смотрел на гостя недовольно, но без интереса, а Леруа рассматривал его с тем же изучающим любопытством, что и дом.

Мешки под мутно-серыми глазами, небритость столь давняя, что уже переходящая в бороду, и солома с перьями, прилипшая на штаны из набивного жаккарда. К штанам явно недоставало ливреи, а если слуга так себя запустил, то, значит, он уже бывший слуга. Из тех, кого уволила мадам де Бенаж.

– Мне надо видеть Жюли Мальво. Я от мэтра Гийома, – сообщил Леруа.

– И что, так срочно? – ухмыльнулся мужчина.

Леруа показал свой лучший «обличающий» взгляд – такой бывал незаменим при внезапных ревизиях, и замораживал сердца трусливых казнокрадов.

– Надо так надо, – смешался Мальво. – Жюли, к тебе гость!

– Дурак, я по делу, – инспектор отодвинул к стене коридора незадачливого хозяина и прошел на кухню, откуда доносился стук посуды.

Жюли было лет двадцать пять. Она была неплохо сложена, со множеством щедрых, приятных глазу округлостей, но вот её лицо особой привлекательностью не отличалось. Тусклые жидкие косы неопределенного цвета были изрядно растрепаны, словно она заплела их два или три дня назад, да так и оставила. Одетая в потрепанное и засаленное домашнее платье, она готовила пирожки, сноровисто раскладывая по «лодочкам» мясную начинку. Медный таз, висевший на стене за её головой, превращался в гротескное подобие нимба.

Леруа, чтобы не запачкать костюм мукой или не измазаться копотью от горевшей печи, встал чуть поодаль.

– И чего надо? – спросила она неожиданно приятным голосом, низким медовым контральто, едва повернув голову.

В Жюли проглядывали остатки живости и грациозности, которая присуща молодости, но теперь на пороге стояла непритязательная зрелость, с блеклым цветом лица, плохими зубами и обвисшим декольте.

– Глава здешней полиции прислал меня уточнить некоторые обстоятельства.

– Спохватились… – она утерла лоб тыльной стороной ладони.

– Вы знаете, о ком я буду спрашивать.

– Я с ним только раз пять или шесть была, ужа давно, – скучным голосом она начала проговаривать явно заготовленные ответы. – Пил много, любил кальян покурить, помешивал туда какую-то гадость. Потом сидел и улыбался, будто истукан.

В коридоре, не решаясь вмешаться в беседу, топтался братец Мальво.

– Он давал тебе большие деньги?

– Ха, какие там большие, разошлось все давно.

– Насколько давно?

– Не поняла.

– Когда он посещал тебя в последний раз? – инспектор достал блокнот и сделал вид, что готов записать ответ.

– Да месяца за два до того, как ему взбрело в голову топором помахать.

– А дорогие подарки он тебе делал – сережки, кольца, цепочки?

– Мсье, у нас брать нечего, сами видите.

– Но тогда, может быть, он сожалел о деньгах? У него не было приступов скупости «купил вот, а оно подешевело»?

– Ха-ха, – она вытерла руки о передник. – Старый хрыч любил деньги, но ему больше нравилось их тратить. Ко мне он ходил из скуки, когда за то заплатил и за сё заплатил, и давать большие деньги на одно и то же совсем не хочется.

– Чего-то особенного не требовал?

– Дурень вы всё-таки, как вас там, мсье Леруа, – усмехнулась Жюли. – Он хоть и тронулся мозгами, но тайну свою посмотрите сколько лет хранил. Думаете, не понимал, что если он мне о чем-то таком-эдаком намекнет, то это в два дня по всей деревне разнесется?

Инспектор про себя усмехнулся – простота людская порой кажется умнее всяческих предусмотрительных рассуждений.

– Разве что… – немного замялась Жюли.

– Да? – подался вперед Леруа.

– Он меня петь заставлял. И сам со мной пел.

– Что, прямо во время…? – Леруа немного растерялся.

– Да нет же! – расхохоталась Жюли. – Сразу после. Деревенские всякие песни и еще эту, на латыни, заставил со слуха выучить, хотя у самого голоса не больше, чем у козла было… Смеялся много.

– …и еще он обожрал весь дом. Когда приходил, так по две буханки хлеба уминал. Вино, даже самое дешевое, хлебал из горла. Еще любил ветчину с перцем. Специально денег давал, чтобы свинину и пряности по отдельности покупали. А он уже перчил в своё удовольствие.

Это была ностальгия в чистом виде. Леруа вычеркнул самый главный вопрос из списка своих сомнений: друг молодости не сошел с ума, не растратил весь свой разум по дебитам и покупкам. Если у человека за душой такая тайна, и ветер тьмы надувает паруса его жизни, то ему не с руки идти за простенькими перчеными радостями к деревенской потаскухе, и получать от них самое искреннее удовольствие.

– А по деньгам за все время, во сколько ты ему стала?

– Ой, мсье, не считала я.

Дом говорил о сумме куда лучше своей хозяйки. Хотя инспектор не увидел здешнего «будуара», однако общую цифру уже примерно представил.

– Но ты его почти наверняка скрягой ославила, чтоб не завидовали, – заметил Леруа. – За два дня и на всю деревню…

– Как можно такое? – она фальшиво ужаснулась.

Будущие пирожки были сбрызнуты маслом и на противне отправлены в печь.

– Ну раз так, советую вам с братом хоть немного заняться хозяйством. Надо же чем-то обеспечивать себя в старости.

– С такими разговорами идите-ка к Жерому, он как раз сейчас в подходящем настроении. Все вам объяснит, заслушаетесь.

– Всего хорошего, – Леруа откланялся. – Мсье Мальво…

– Чего вам, инспектор? И зачем сюда пришли? Наследство высчитываете? Стараетесь? – Жером вяло улыбнулся и, прислушиваясь, тряхнул бутылку. Там оставалась едва ли треть содержимого.

– Находите это неправильным?

– Да, черт подери. Эту дуру должны были зарубить, я сам видел. Он же гнался за ней, она визжала как свинья, звала своего дорогого Шарля, споткнулась на лестнице. Еще чуть, вот совсем же чуть-чуть, и он бы её зарубил!

– Что же плохого в том, что мадам Сильвия выжила? Ах да, вам теперь придется работать на земле. Весьма почтенное занятие, – сообщил Леруа