Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

И внезапно Леруа понял, что на гильотину смотрят съедобные копии Дантона, Марата, Робеспьера, с карикатурно увеличенными чертами. Были еще Кутон, Сен-Жюст, даже старик Мирабо угодил в эту компанию.

Он негромко кашлянул, вслушиваясь в объяснения Сильвии для гостей, что «каждый может выбрать революционера себе по вкусу и поступить с ним как полагается».

– Это как же? – довольно громко проворчала мадам в черном тюрбане, возможно, недовольная тем, что торт почти полностью скрыл от ее дочери Шарля дЭвре.

– Позвольте вам продемонстрировать, – радушно улыбнулась Сильвия. Её изящная ручка в непритворной задумчивости зависла над головами кукол и, наконец, остановилась на герцоге Эгалите. Сияя, она укладывала подвижные конечности куклы в коленопреклоненную позу, когда ее руку вдруг перехватил Шарль.

– Убери пальцы из-под ножа, – тихо сказал он, Леруа пришлось напрячь слух. – Вдруг замок сорвется.

– Что за глупости, Шарль! – недовольно ответила Сильвия, но куклу всё же отдала.

Шарль, против обычая, разместил Эгалите лицом вверх, подведя его шею точно под опускающееся лезвие.

– Вы знаете, так казнили их отца, – шепнула Леруа соседка. – Он сам пожелал видеть все…

Сильвия вместе с остальными гостями взволнованно следила за руками Шарля.

Лезвие со свистящим вздохом упало, и отрубленная головка покатилась в крошечную корзину, а из желейной шеи медленно выступил густой и сладкий красный сок.

Шарль галантно поставил корзинку с головой герцога среди бумажных цветов у тарелки сестры, затем подал блюдце с телом обезглавленной куклы.

Сильвия изящно принялась за десерт, ножичком разделив куклу на части и макая их в густо-красный сок, как в подливу.

Шарль весело узнавал пожелания гостей,

– Тальена, я хочу Тальена!

– Марата!

– Демулена!

Передавая тарелочки все дальше по столу.

– Головы можно оставить на память, как скромный сувенир, – объяснила Сильвия, промокая губы белоснежной салфеткой и протягивая корзинку мадам в черном тюрбане.

– Мсье Леруа, а кого вы выберете? – весело спросила она у инспектора.

– В самом деле, выбирайте! – подхватил её брат. – Осталась почти вся Директория. Кого вы хотите съесть?

– Я предпочел бы съесть гильотину, – подумав, без намека в сухом скрипучем голосе на юмор сообщил Леруа.

– Но ведь она настоящая! – в первый раз за все время вмешался в разговор Жан. – Её нельзя съесть.

– В этом то и дело, – вздохнул инспектор и, чтобы не выделяться, положил себе на десертное блюдце часть скамьи. Выражение на лице у Сильвии он не понял, зато его сухопарая соседка снова оживилась и конфиденциально спросила Леруа.

– Я слышала, что это самое последнее парижское развлечение, верно?

– Было последним, когда я уезжал, – скупо подтвердил Леруа. – Не ожидал встретить здесь подобное.

– Думаете, в провинции вы всегда обречены на второй сорт? – обиженно уточнила дама.

– Вовсе нет, – поспешно отказался Леруа, глядя на Сильвию с Шарлем.

Что ж, кажется, сегодня он получил доказательства тому, что Шарль не стал бы подвергать жизнь своей сестры опасности; доказательства, может, не слишком веские для беспристрастного наблюдателя, но лично для Леруа более чем удовлетворительные.

Леруа ещё раз оглядел стол. Гости, старательно копировали хозяйку, они с неподдельным удовольствием и весьма оживленно разделывались с десертом. А господин инспектор внезапно вспомнил сказки, которые любил в подпитии рассказывать одноглазый баварец, бывший за повара в их роте. Теперь в замке Синей бороды весело пировали выросшие Гензель и Гретель.

В комнату, которую он привык называть своей, Леруа попал уже глубоко за полночь, и, не раздеваясь, сразу лег. Он вспоминал события прошедшего дня, старательно удерживаясь от того, чтобы провалиться в сон. Лучшим средством от этого для Леруа были размышления.

Он вспоминал злорадную речь Мальво, вспоминал серьёзность, с которой Шарль перехватил руку Сильвии, оберегея её даже от намека на самую пустячную опасность… нет, брат не стал бы так рисковать жизнью сестры. Погоня была настоящей, Арно обезумел и хотел убить свою жену… а Сильвии просто повезло, как все и говорили. Да, из того, что он успел узнать, оставались неувязки и несостыковки, те же книги, например… но когда это жизнь обязана была быть полностью логичной? Леруа, как истый логик, понимал это даже лучше других. Сброшенная с души тяжесть заставляла его улыбаться в темноте.

Мысли, уже не связанные с убийством, плыли, как осенние листья по темной воде, попадая в водовороты и завихрения и снова выбираясь из них… наблюдая за их кружением, Леруа постепенно погружался в сон… и вдруг это кружение перестало быть приятным, в ушах снова до звона зашумело, и сердце застучало быстро и надрывно.

Застонав, Леруа перекатился на бок, подтянул колени к подбородку, обхватил их руками, да так и замер, скорчившись. Головокружение быстро схлынуло.

Оставаясь на боку, он закрыл глаза, но не для того, чтобы заснуть – Леруа старательно, с мучительным напряжением прислушивался к себе.

Неужели в нем снова зашевелилось это чувство, возникло это ощущение… не зная более подходящего имени, Леруа называл это жаждой справедливости.

Тот порыв, который заставил его подыскать место для служанки – он был как легкий кашель перед страшной чахоткой. Предвестие бури. Выломанная дверь в разграбленном доме.

Теперь всё начиналось в полную силу.

И при одной мысли об этом Леруа мгновенно охватила глубочайшая душевная и физическая усталость. Тело словно налилось свинцом, голова же, напротив, стала легкой и пустой; в этой пустоте, как назойливая муха, жужжала и билась боль.

Он и раньше чувствовал эту жажду, и всегда действовал сообразно ей, даже если это шло вразрез с его личными интересами, но… Сейчас он с беспощадной к себе ясностью понимал, что не хочет знать ничего об этих убийствах, не хочет открывать эту дверь. Пусть даже убийство Арно было подстроено – он тоже мертв, мертвецу безразлична его репутация, и нет родственников, которых бы запятнало родство с Синей бородой. Если он вскроет все секреты этого замка, если вдруг все его смутные подозрения облекутся в плоть и виновность Шарля подтвердится… Кому это пойдет во благо? – спрашивал себя Леруа. Никому.

А Сильвия будет заново вынуждена пройти сквозь свой худший кошмар. Этот яркий, жизнелюбивый дух будет сломлен, если Леруа продолжит своё расследование и найдет доказательства. В прошлый раз выжить ей помогла ее семейная гордость и унаследованная от предков стойкость, ее семья; а теперь, если Леруа прав, ей больше не на что будет опираться. Она не заслужила такого.