Наталья Кременчук - Смерть на фуршете. Полный текст романа

– По-моему, Андрюша, ты усложняешь! – возразил Ласов. – Человеку вдруг припёрло выпить… или добавить… вот он и зарулил туда, где есть халява.

– А фамилию вы его не помните?! – нетерпеливо спросил Борис.

– Кто ж её вспомнит, – почти хором ответили члены президиума Академии фуршетов.

– Хотя, – Ласов поднял вверх палец, – можно попытаться по косвенным признакам поискать в Интернете, а если не получится… Я отсюда надеюсь успеть в библиотеку, закажу там «Молодую гвардию», посмотрю его ранние публикации…

– Между прочим, – Трешнев был серьёзен. – Не хочу ни на кого бросать тень, но… вы же лучше меня понимаете, что все эти алиби личные. За каждым из лонг-листников, подавно шортников стоит какое-то издательство. Победа Горчаковского – это поражение для этих издательств, потеря в тиражах. Финалист – не лауреат. Его можно раскручивать в короткий период между объявлениями шорт-листа и лауреата. А потом интерес у публики падает…

– Послушать вас, – сказал Борис, – так получается, что главное не хорошую книгу написать, а засветиться, попасть в какие-то таблоиды, в какие-то списки.

– Увы, – сказал Ласов, – реклама даже в советское время была отчасти двигателем торговли, а теперь это непреложная истина. Пушкин и не подозревал, каким новым смыслом наполнилось сейчас его выражение: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать».

– Андрей совершенно прав, когда говорит об издательствах, которые после очередного премиального витка начинают нести убытки, – заговорил Караванов. – Хотя я, честно говоря, не очень верю, что кто-то из издателей пролетевших разозлился до того, что незамедлительно заказал счастливого лауреата. А вот в какое-то аффективное убийство вполне верю. И, главное, я не стал бы забывать о самом Игоре Горчаковском.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Борис.

– Алиби ему, увы, не требуется, но надо обратить внимание на его, так сказать, творческий путь. Ведь Игорь не сразу стал лицом «Бестера». Раскручивать его начинало другое издательство.

И Воля рассказал историю, в которой, как оказалось, была заплетена не только творческая судьба Горчаковского, но отчасти и его собственная. Если не литературная, то редакторская.

Как множество российских издательств, «Парнас» возник в начале девяностых. Его создателем и бессменным владельцем стал Донат Авессаломович Камельковский, в советское время – директор одной из подмосковных типографий, где печатались книги могучего издательства советских писателей. Молодой тогда пенсионер Камельковский, не бедствовавший и при коммунистическом правлении, вдруг открыл, что его давно реализовавшийся талант извлекать максимум личного дохода при минимуме собственных издержек называется: менеджер .

В течение нескольких лет, успев до дефолта, он превратил учреждённое им и поначалу хилое книгораспространительское агентство, бравшееся за изготовление любой печатной продукции, в крупное издательство, выпускавшее справочники, собрания сочинений, серии детективов и фантастики, любовные романы и молодёжные триллеры. Ему удалось оставаться в боевых порядках вплоть до кризиса 2008-го.

Вся литературная Москва знала «Парнас» Камельковского, и, кажется, не было здесь никого, кто хотя бы раз, не имел с ним дело. Его улыбку добродушного крокодила из сказок Чуковского, его бережные объятия с неизменной, как бы шутливой присказкой: «Давай-ка я тебя обману!» – на всю жизнь запомнили десятки прозаиков и публицистов, литературных критиков и филологов, историков и театроведов, обозревателей и журналистов-международников, всякого рода литературных подёнщиков, которых всё чаще, не обращая внимания на предписания толерантности и политкорректности, зовут литературными неграми …

По словам Воли выходило, что этот организатор литературного процесса брал тем, что сразу со всеми заключал договор под пристойное роялти, давал аванс – хотя и микроскопический, но незамедлительно, книгу выпускал, тут же вместе с авторскими экземплярами вручал лицензиару (Камельковский любил юридически обездвиживающие словечки) базовый гонорар, столь же сиротский, но уже под будущие продажи… и на этом… На этом финансовые отношения между Камельковским и автором под разными предлогами и по множеству оснований заканчивались навсегда.

Эта бесстыдная скупость удивительным образом сочеталась с неукротимой похотливостью Камельковского. Хотя здесь он тоже нашёл наивыгоднейший вариант: его джунгли страсти всегда совпадали с местом работы. Прежде это были типографские, а затем издательские работницы, подпавшие под его начало.

Рассказ Воли был живописен, со многими подробностями.

Оживлённо вставлял реплики Трешнев, и Ласов тоже вспомнил забавные факты вулканической деятельности Камельковского. Правда, Ксения никак не могла взять в толк, какое отношение имеет эта предыстория к убийству Горчаковского, но благоразумно помалкивала.

Разумеется, были у Доната Авессаломовича не только успехи, но и провалы. Главным его успехом была встреча с юристом Карлом Тихорецким, в семидесятые годы покинувшим СССР, но, когда стало можно, навестившим прежнюю историческую родину, чтобы повидаться с детьми от первой и второй жён. На чужбине бывший работник прокуратуры и адвокатуры предавался писанию мемуаров о своей многообразной правоохранительной деятельности, а потом и детективов. Наблюдая за событиями в новой России, понял, что его сочинения могут найти применение. Притащил чемодан своей, тогда ещё машинописи к Камельковскому, знакомому ему по каким-то хозяйственно-уголовным делам советского времени.

У одного была фактура, у другого – хватка. Камельковский увидел, что принесённое ему совсем не безнадёжно, однако нуждается в серьёзной литературной обработке, и быстро нашёл Тихорецкому соавтора – Роберта Пухова, журналиста, много лет специализировавшегося на литературной записи генеральских и чиновничьих мемуаров.

Первый роман-детектив о позднебрежневско-андроповских временах вышел под двумя фамилиями – Тихорецкий, Пухов – и был мгновенно раскуплен.

Во втором детективе, о периоде Андропова-Черненко, на обложке значилось – Пухов, Тихорецкий – эта рокировка отражала внутрииздательскую борьбу. Однако Пухов справедливо потребовал не просто подчеркнуть свой литературный приоритет, но и перераспределить гонорар в свою пользу. Что в глазах Камельковского, воспринимавшего себя как благодетеля-кормильца всех московских литераторов, выглядело разбойным нападением со взломом и стрельбой. С проклятиями и посыпаниями себя пеплом праведного гнева, недолго думая, он Пухова изгнал, а взамен залучил к себе бывшего редактора в прошлом всесильного «Воениздата», глубоко, но размеренно пьющего полковника запаса Валерия Нечетина. И работа закипела.