Лорел Гамильтон - Арлекин

Я по одному этому утверждению поняла, как сильно Эдуард винил во всем себя. Мы оба были виноваты тогда.

–Зато ты спас Бекку.

–Да, но то, что эта сука сделала с Питером, аукается нам и по сей день. Оно все еще сидит внутри него, в его глазах. Я не могу это остановить. - Его руки сжались в кулаки. - Я не могу остановить это.

Я коснулась его руки. Он вздрогнул, но не отодвинулся.

–Ты не заказывал такого дерьма, как это, Эдуард, это не комедия по телеку. В реальности не ты этим распоряжаешься. Ты не сможешь сделать мир лучше, тебе надо жить дальше, но оно все равно никуда не денется. Реальность не так проста.

–Я его отец, или хотел бы быть им. Если не я изменю мир, то кто?

–Никто, - отрезала я. Я покачала головой. - Иногда нам стоит просто принимать свои потери и поражения. Питер задет, но не сломлен. Я говорила с ним по телефону, я заглядывала ему в глаза. Я вижу человека, в которого он превращается, и это сильный, хороший человек.

–Хороший. - Рассмеялся он раскатистым смехом. - Я могу только научить его быть мной, а я не хороший.

–Но благородный, - заметила я.

Он задумался, потом кивнул.

–Звучит благородно, возьму на заметку.

–Благородство и сила это неплохое наследство, Эдуард.

–Наследство? - хмыкнул он.

–Да.

–Мне не стоило привозить Питера.

–Нет, не стоило.

–Его силенок пока маловато для этого дела, - согласился он.

–Маловато, - кивнула я, - еще как.

–Ты не сможешь отправить его домой, Анита.

–Ты действительно готов увидеть его мертвым, нежели униженным?

–Если ты унизишь его, это его сломает, Анита. Это уничтожит ту его часть, которая жаждет спасать людей, не причиняя им вреда. Если он лишится этой части себя, боюсь, у нас будет на одного монстра больше.

–Почему у меня чувство, что ты недоговариваешь?

–Потому что это краткий пересказ, помнишь?

Я кивнула и покачала головой.

–Господи, Эдуард, если это краткий пересказ, я не уверена, что мои нервы выдержат полную версию.

–Мы поставим Питера на задний план, пока это будет в наших силах. У меня есть резерв и получше, но я не уверен, что они успеют сюда вовремя. - Он взглянул на часы. - У нас время на исходе.

–Тогда давай сделаем это.

–С Питером и Олафом? - спросил он.

–Он твой ребенок, а Олаф хорош в деле. Если Олаф выйдет из под контроля, мы его уберем.

Эдуард кивнул.

–Как я и хотел.

Я хотела позволить ему пойти с нами, Боже, но я не могла этого допустить. Я была девчонкой и не могла такого позволить.

–Ты говорил, что Питер влюблен в меня?

–А я как раз размышлял, слышала ли ты меня.

–Я думаю, что знаю, почему он влюбился в меня без памяти. Я спасла его. Мы всегда преклоняемся перед тем, кто нас спасает.

–Это может быть благодарностью или трепетом перед героизмом, но помни, Анита, что это в любом случае самое сильное чувство, которое у него было когда либо к женщине. Это может и не любовь вовсе, но разве так уж хорошо мы различаем любовь и благодарность, Анита?

Ответом было нет. И мне он был не по душе.

Я сначала не узнала Питера, поскольку он, как это могут только подростки, изрядно прибавил в росте. Он был немного выше меня, когда мы видели в последний раз. Теперь в нем было чертовых почти шесть футов. В последнюю встречу его волосы были рыже-коричневыми, теперь же они были темно-коричневыми, почти черными. Так бывает иногда с волосами у детей, по мере взросления они темнеют. Его плечи стали шире, и выглядел он намного старше, чем на шестнадцать, если смотреть по развитию тела, но его лицо, оно сюда совершенно не подходило, оно было юным, пока не посмотришь в глаза. Глаза выдавали молодость, но были адски циничны. Один вид Питера в сложившейся ситуации меня бы уже расстроил, но вкупе с тем разговором, что у нас только что был с Эдуардом, он меня просто доконал. Теперь я неосознанно пыталась найти в Питере признаки зарождающегося Эдуарда, маленького хищника. Если бы в голове не крутился недавний разговор с Эдуардом, заметила бы я этот взгляд, эти жесты? Стала бы я проверять его на прочность? Возможно. Но все равно я продолжала проклинать Эдуарда за его поступки, громко и четко, но про себя.

Питер не был Питером Парнеллом, он был Питером Блэком. У него даже удостоверение личности было в качестве доказательства. И оно говорило, что ему восемнадцать. Это чертово удостоверение играло нам на пользу. Мы с Эдуардом могли сколько угодно говорить о спасении души Питера, но здесь и сейчас нам его нужно было оградить лишь от нового убийства. Оно было для Питера по-настоящему опасным делом. Мне с Эдуардом нужна была полная концентрация на объекте, но мы оба переживали из-за присутствия Питера. Ну и какая тут к чертям концентрация. Возможно, мне удалось бы убедить Питера посидеть спокойно, ничего не делая, иначе он получит вместо нас два трупа. И это было бы правдой.

Олаф стоял у дальней стены за спинами телохранителей. Они не разоружили его, но мой приход заставил их собраться. Или же все дело было в том, что он был выше Клаудии, почти семь футов в высоту. Он не был худым, но я точно знала, что под этой бледной кожей нет ни капли жира, лишь мускулы. Но это были те мышцы, которые скорее добавляли движения, пластики. Несмотря на все это было что-то в Олафе, что заставило волоски у меня на шее встать по стойке смирно. Он все так же был совершенно лысым, с темной полосой щетины по подбородку и вокруг рта. Он был одним из тех счастливчиков, которым, чтобы выглядеть аккуратно, приходилось бриться дважды в день. Его взгляд был настолько пристальным, что мог бы прожечь во мне дыру. Темные глаза ярко выделялись на бледности лица. И черные брови над ними.

Он был одет все в ту же черную одежду, что и два года назад. Черная футболка, черный кожаный пиджак, черные джинсы, черные ботинки. Меня подмывало спросить его о предпочтениях в цвете, но я не хотела его дразнить. Первое: он не любил, когда его дразнят, второе: я не была уверена, что он не воспримет это, как флирт. Я не знала Олафа настолько, чтобы флиртовать с ним.

Он старался слиться с телохранителями, но что-то в нем выдавало его. Про большинство серийных убийц соседи обычно вздыхают, что он был хорошим, тихим мальчиком, но Олаф никогда не был хорошим. Я видела, как он растворился в ночи, как по волшебству. Ничего сверхъестественного, просто военная подготовка. Эдуард называл его специальным агентом-призраком, и я сама видела, почему. Я знала, что эта груда мышц может придти за вами однажды, материализовавшись прямо из тьмы. Во что я не верила, так это в том, что он мог быть еще и шпионом. Эдуард выполнял именно такую работу и достиг нереальных высот. Но Эдуард был нормальным, а Олаф не был. У сумасшедших вырабатывается то особенное выражение лица, которое заставляет их выделяться среди обычных людей.