Айзек Адамсон - Эскимо с Хоккайдо

Я припомнил то, что мне сказала Таби в «Краденом котенке»: Ёси говорил Ольге, будто Кидзугути ждет большой сюрприз. Не связан ли этот сюрприз с тайной Суды – если таковая имеется?

– О каком секрете вы говорите?

– Не важно, – ответил Кидзугути. – Но чтобы у него наглости хватило на такое неуважение? Вот зачем я тебя позвал. Решил поговорить перед завтрашним концертом памяти Ёси. Чтобы ты поговорил с Судой.

– Может, проще обойтись без посредника?

Кидзугути выдал короткий смешок.

– Слушай – я с тобой прикидываться не буду. Сейчас нам нужен посредник. Ты что, поверил, будто тебе закажут биографию Ёси? Нет никакой биографии. А если б понадобилась, мы могли бы нанять кого угодно, чтобы написать ерунду, которую глотают подростки. Без обид.

Затея с биографией с самого начала показалась мне странной, однако после откровений Кидзугути напрашивался очевидный вопрос: чего на самом деле «Сэппуку Рекордз» от меня хотят. Не люблю, когда вопрос напрашивается впустую, так что я сразу же его задал.

– Ты должен следить, – ответил Кидзугути. – Следить и помочь Суде поступить правильно. Суда чересчур умный, но ты ему понравился.

– Я так понимаю, это вещи взаимоисключающие.

– Суда очень похож на Ёси, – продолжал Кидзугути. – Падок на заграничное. Все чужеземное для него – свобода. Иначе зачем бы он стал рокером? Зачем изучал тайский бокс вместо превосходных боевых искусств Японии? Зачем приблизил к себе эти без умолку трещащие музыкальные автоматы, которых называет своими телохранителями? Конечно, ты ему понравился. Ты для Суды – экзотика. Персонаж кинофильма. Этот чертов Рэнди Шанс.

Его смех громыхал, отражаясь от стен сауны. Было так душно, что еще одна капля пота – и я лужицей растекусь на полу. Я хотел изобрести вежливый способ объяснить Кидзугути, что я думаю о его планах, но сил на этикет уже не оставалось.

– Вы хотите, чтобы я болтался рядом с Судой и следил за ним, так? – начал я. – Прекрасно, я все равно собирался. Но я не собираюсь отчитываться перед вами или перед господином Сугаварой и вообще перед кем бы то ни было, кроме моего кливлендского редактора. А насчет того, чтобы внушить Суде уважение к «Сэппуку Рекордз» – это и вовсе не мое дело. Вы считаете, у него есть тайна – так сами с ней и разбирайтесь, пока о ней журнал «Молодежь Азии» не написал.

– Прекрасно, – сказал Кидзугути. – Продолжай болтать в том же духе, и Суда тебе поверит. Кстати, насчет «Молодежи Азии» – о чем поведаешь? Уже нашел ракурс?

– Я напишу о той ночи, когда Ёси умер.

Хотелось бы мне видеть лицо Кидзугути в ту минуту, но увы. Кидзугути оставался бестелесным голосом, призрачной фигурой, едва проступавшей в тумане. Така-оками, японский бог дождя, которого изображают сидящим на вершине горы посреди туч и тумана.

– Не слишком оригинальный подход, – отозвался он наконец. – Но все равно – удачи. Дай знать, если чем-нибудь смогу помочь.

– Кое о чем я хотел вас спросить, – сказал я. – За что вы угодили в тюрьму в Осаке?

Я видел, как заерзала фигура Кидзугути.

– Недоразумение. Тогда я работал на компанию ростовщиков. Один клоун отказался платить. Мы его поколотили. Раздели догола и бросили в сухой канал. Мы не знали, что у него сердце больное. Лекарство лежало в кармане штанов, но штаны с него сняли. Ему было стыдно позвать на помощь, и он загнулся. Хорошо, судья оказался другом нашего друга. Он признал несчастный случай. Недоразумение. Я отделался пятью годами. Еще что-нибудь хочешь знать?

– Да, еще одно, – сказал я. – Как вы уговорили господина Сугавару назначить вас вице-президентом по музыкантам и репертуару? Вы не слишком-то подходите «Сэппуку Рекордз».

Даже сквозь пар я угадал, что Кидзугути широко ухмыляется.

– А это, – сказал он, – мой секрет.

И не успел я напомнить ему, что секреты недолговечны, Кидзугути трижды хлопнул в ладоши. Дверь сауны резко распахнулась, и появился человек в белом смокинге. Очевидно, все это время он торчал под дверью.

– До завтра, – попрощался Кидзугути. – Встретимся на концерте. Близнецы заедут за тобой пораньше. Держись рядом с Судой. Смотри в оба. Спокойной ночи, господин Чака!

Я автоматически пожелал ему спокойной ночи и поднялся со скамьи. Часть пара ушла в открытую дверь, и я впервые получил возможность разглядеть Кидзугути вблизи.

Не слишком-то приятное зрелище.

Следы зубов, проступавшие на его лбу, виднелись и по всему телу. Укусы на спине, на плечах, на груди, на ногах. Шрамы потолще – лиловые, резиновые; те, что помельче, будто нанесены розовыми мелками. Чуть ли не пятьдесят шрамов, но я отвел глаза прежде, чем сосчитал все. То ли тюрьма в Осаке здорово изменилась к худшему с моего последнего визита, то ли якудза от татуировок перешли к орнаментальным шрамам, то ли у Яцу Кидзугути весьма причудливые вкусы.

Тонкой струйкой вытекая из сауны, мимо римского бассейна, через главный вход «Сэнто Гангэс» на холодное декабрьское утро, я старался отогнать этот образ. Пока троица душегубов-путаников везла меня обратно в отель «Рояль», я старался выкинуть из головы этот вечер целиком. Не сказать, что мне удалось. Когда я уже клевал носом у себя в номере, Кидзугути вновь всплыл перед глазами. Шрамы ожили, они извивались и червями впивались в его кожу.

Слоны, соединенные животами.

Так они выглядели сквозь рыбий глаз дверного глазка. Здоровенная клякса в сером спортивном костюме. Аки и Маки дожидались в холле гостиницы возле моего номера, чтобы отвезти меня на тайный концерт памяти Ёси. До шоу оставалось несколько часов, но Кидзугути устроил так, что мне весь день предстояло болтаться за кулисами, «наблюдая» за Судой и его свитой. Я разжал «Десять Когтей Мангуста» – я перенял этот прием у Шанхайской партии мира, можно сказать, народный салют в версии кунг-фу, – и распахнул дверь.

– Надо бы вам в разные цвета одеваться, – посоветовал я. – Легче будет отличить, кто есть кто.

– Суда-сан ждет, – заявил борец с трижды свернутым носом. Значит, Аки. Или нет – Маки. Во всяком случае, у обоих не было настроения для шуточек про близнецов. У меня-то для шуточек всегда есть настроение, но желания общества перевешивают индивидуальные потребности, в особенности желания братьев Фудзотао, которые и сами перевешивали меня на добрых пятьсот фунтов.

Мы спустились по лестнице. Исаму Суда ждал у входа в гостиницу в полном облачении рок-звезды, в камуфляжном лимузине-внедорожнике длиной с хвост Годзиллы, а что касается костюма – эпитета «эклектический» тут явно мало. Пижонский черный сюртук эпохи короля Эдуарда поверх футболки с марсианином Мартином, выступающим на вечеринке. Облегающие огненно-золотые панталоны тореадора заправлены в доходящие до колена серебристые бутсы астронавта. Лиловая помада, на щеке нарисована слеза. И – гвоздь программы – волосы: рыжие и светлые жесткие шипы, чередуясь, обрамляли его лицо, точно спинной плавник морского дракона. Уж не знаю, за кого можно было принять Суду, но только не за кикбоксера.