Ирса Сигурдардоттир - Расплата

Трёстюр пожал плечами.

– Не помню.

– Помните. Конечно, помните. Она же у вас каждый день перед глазами. Какую месть вы имели в виду, когда делали себе это пожизненное клеймо? Оно имеет какое-то отношение к тем людям, инициалы которых указаны в вашем письме?

– Не ваше дело.

В дверь постучали, и Гвюдлёйгюр, просунув голову, попросил Хюльдара на минутку. Фрейя осталась наедине с Трёстюром. Если они задумали сыграть в злого и доброго полицейского, то забыли предупредить ее. Между тем татуированный молодчик нагло смотрел Фрейе в глаза, явно рассчитывая вывести ее из себя. В какой-то мере ему это удалось. Из коридора доносились голоса. Звучали они серьезно, но, возможно, ей это только казалось. Фрейя уже начала подумывать, что, когда Хюльдар вернется, интервью будет свернуто. Либо они нашли в машине какую-то улику и Трёстюра отведут сейчас в камеру, либо на парня ничего нет и его придется отпустить. Если так, то сейчас у нее последний шанс задать вопрос, который давно не дает ей покоя.

– Раз уж мы одни, скажите мне кое-что. Ваш отец обижал вас или вашу сестру, когда вы были детьми? До нападения на Ваку? Если да, то защищать его нет никакого смысла. И если вы сделали что-то, то отношение к вам может измениться в лучшую сторону в зависимости от серьезности правонарушения. Я работаю в Доме ребенка и знакома с такого рода делами. Знаю, как трудно их обсуждать.

Трёстюр засопел от злости.

– Ты – тупая сука…

Схватившись за край стола, он поднялся и навис над Фрейей. Его искаженное ненавистью лицо оказалось в опасной близости. Хоть бы Хюльдар поскорее вернулся, подумала она. Комната как будто сжалась, а дверь отъехала. И что делать, если он набросится на нее? Вскинуть руки, чтобы защититься от ударов? Фрейя перевела дух. Нет. Она собралась с силами. Нет, ему ее не запугать. Пусть только попробует напасть – она даст отпор. Они примерно одного веса, но он в гораздо худшей физической форме.

– Так, значит, вы считаете меня тупой сукой… А теперь, пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

– Я отвечу. И мой ответ – нет. Ни со мной, ни с Сигрун ничего не случилось. Нас никто не тронул. Так что засуньте это все себе в задницу.

Фрейя едва не рассмеялась. В последний раз это выражение она слышала, наверное, в школе. Продолжать разговор в таком стиле было бесполезно.

– Что случилось с Сигрун? Как ваша сестра лишилась пальцев? Нам сказали, что виноваты вы. Это так?

– Господи. Да вы здесь все тупые. И ничего не знаете. Ни хрена. Тупьё драное…

Дверь открылась, и в комнату вошел Хюльдар. Трёстюру было приказано убираться, но оставаться в городе, поскольку в ближайшее время его вызовут еще раз. Парень вскочил и ринулся к двери, по пути нарочно толкнув в плечо Хюльдара, который нахмурился, но отвечать не стал. Фрейя поймала себя на том, что сыта всем происходящим по горло. Слишком много криков и обвинений для одного дня.

– Кое-что случилось. Меня срочно вызывают. С его матерью поговорим завтра, а сейчас можешь идти.

Фрейя вышла в коридор – и мгновенно ожила, вдохнув свежего воздуха. Пробормотав под нос «до свидания», она направилась к лифту, но сделала лишь несколько шагов, когда услышала голос Хюльдара:

– Извини за сегодняшнее утро. Все пошло наперекосяк.

Она подняла руку, помахала, но не оглянулась. Похоже, сдаваться он не собирался. Но что касается ее, то между ними все закончилось, так толком и не начавшись.

В ожидании такси возле полицейского участка Фрейя снова задумалась о Трёстюре и Сигрун. Похоже, она все же ошибалась в своих предположениях. Оба категорически отрицали какое-либо насилие со стороны отца, и даже сам вопрос воспринимали как оскорбительный и возмутительный. Возможно, Йоунссон и впрямь не трогал их даже пальцем, и нападение на Ваку было единственным эпизодом такого рода. Возможно, все ее представление об этом деле основывалось на неверных посылках. И – что еще хуже, – возможно, вместе с ней ошибался Хюльдар и вся следственная группа; и тогда они шли в совершенно неверном направлении…

Подъехало такси. Фрейя села. Впервые за долгое время она пребывала в полном смятении.

Хюльдар чувствовал себя совершенно разбитым; казалось, стоит только моргнуть, и он отключится, как электричество. План – лечь пораньше спать, встать на рассвете и позаниматься в спортзале – пошел насмарку.

Печально. Хюльдар собирался надеть боксерские перчатки и задать перцу «груше» в подвале, выпустить пар, избавиться от раздражения и разочарования, накопившихся за последние дни и недели. От недовольства самим собой. Но при том, как все складывалось, он мог бы считать себя счастливчиком, вернувшись домой хотя бы до полуночи. А еще большей удачей было бы найти время на спортзал до окончания расследования.

Впереди не маячило ничего, кроме бесконечной работы, недосыпания и гложущего чувства вины. Если ему и повезло в чем-то, так это в том, что желудок более или менее пришел в норму к тому моменту, когда он прибыл на место и увидел тело Кольбейна Рагнарссона.

– Хочу заказать пиццу. Вам какую? – Слышать, что говорит Гвюдлёйгюр, мешал противогаз. Как на младшего в группе, поручения такого рода неизменно возлагались на него, но до сих пор он не подавал и виду, что воспринимает их чем-то унижающим его достоинство. Все понимали, что однажды Гвюдлёйгюр взбунтуется, но к тому времени его роль, скорее всего, будет готов принять новобранец помоложе.

– Любую, лишь бы побольше мяса с кровью и сыра. Да, и пиво. – Хюльдар застегнул парку и приготовился выйти на свежий воздух. Пришла его очередь нести караул. Служба эта в большинстве случаев не считается почетной, но в данных обстоятельствах желающих исполнять ее нашлось бы немало. Работать в непосредственной близости от трупа – занятие не из приятных, тем более что труп являл собой жуткое зрелище. Каждый раз, заглядывая в кухню, где Кольбейн встретил свой конец, Хюльдар думал о том, что бедняга, наверное, предпочел бы умереть от сердечного приступа.

– О’кей, еще мяса и пиво.

– Насчет пива я пошутил. Возьми колы. А еще лучше – две. Нет, три. – Хюльдар натянул на голову вязаную шапочку. Ему не терпелось поскорее выйти на мороз, вдохнуть свежего воздуха. Даже противогаз не справлялся с тошнотворной, выворачивающей наизнанку вонью. Эртла приказала открыть все окна, хотя это и шло вразрез с инструкциями. Но ничего другого не оставалось. Люди отнюдь не горели желанием входить в дом из-за страха перед отравлением, но и позволить себе такую роскошь, как подождать до утра, пока мерзкий запах рассеется, не могли.

– Три колы. – Гвюдлёйгюр добавил три строчки на порядком исписанный листок и поднял голову, отчего сразу стал похож на громадное насекомое.