Эбигейл Дин - Девушка А

Примерно через полчаса Мать набрела на церковь, стоявшую в стороне от улиц, в самом конце дорожки из гравия, вьющейся среди могил. Стены из кирпича теплого терракотового оттенка едва виднелись в темноте. Уже миновала полночь, но в цветных окошках мерцал огонек — то горели свечи. Значит, внутри кто-то был.

Недолго думая, Мать распахнула двери. Она решила, что здесь можно переждать до утра и уйти задолго до начала первой воскресной службы. Она разулась на пороге, одернула подол. На каменном полу оставались влажные следы ее ног. В глубине придела горели пять свечей. Она прошла к ним на цыпочках, внимательно оглядывая каждую скамью. Дойдя до кафедры, обернулась и, изображая, будто приветствует прихожан, произнесла:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — откликнулся наш Отец.

У Матери затрепетало сердце. Он стоял на хо́рах, прямо над ней, опершись ладонями о перила.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — повторил Отец. — Я не ожидал, что кто-то зайдет.

— Я так глупо себя чувствую, — поделилась Мать. — Но я заблудилась.

— Это вовсе не глупо, — ответил Отец.

— А вы что здесь делаете?

— Помогаю. Проверяю новое освещение. Не хотите присоединиться? — И он поманил ее рукой.

Мать все еще дрожала.

— Да не бойтесь вы, — рассмеялся он, увидев, что она не двигается с места.

— Я и не боюсь. Как к вам подняться?

— Идите назад, ко входу. Сейчас я вам подсвечу.

Он исчез, и придел озарился ярким светом. Ей стало спокойно — как глупо все-таки бояться темноты. Путаясь в платье и придерживаясь за стены, обходя провода, транспаранты и штабеля стульев, Мать поднялась по лестнице так быстро, как только могла. Наверху она поискала его глазами, опасаясь, что это все розыгрыш и Отец, должно быть, где-то спрятался. Но он ждал ее, повернувшись к ней спиной.

— Кажется, вечерок у вас был тот еще.

В руках он держал коробку с предохранителями. На его предплечьях проступали мышцы, извивались вены. Он был как новый, неизведанный мир.

— Да. Не нужно было соглашаться. Просто моя подруга… очень давняя подруга. В общем, это была ее затея.

Он так и не соизволил к ней повернуться.

— Ну и где же она?

— С каким-то парнем, я думаю.

— Не похоже на настоящую подругу.

— Не похоже.

Он поднял прожектор, свисающий с хоров, и направил свет ей в лицо.

— Вот это волосы! — воскликнул Отец. — Весь свет вселенной собрался в них!

(«Весь свет вселенной собрался в них!» — превосходная фраза, не так ли? Хоть я и отрицаю это, но одно время — в детстве — она сильно впечатляла меня.)

— Ну а вы, — спросила Мать, — всегда проводите субботние вечера вот так?

— Нет. Иногда. Мне, знаете ли, нравится всякая техника. И вообще, мне нравится помогать.

Мать прислонилась к перилам рядом с ним. Ее волосы коснулись его руки.

— Но никогда прежде у меня не было компании, — сказал Отец и улыбнулся. — Так гораздо интереснее.

— О, я вовсе не интересная, — ответила Мать. — Можно даже сказать — скучная.

— Не может быть! Лучшее, что случалось в вашей жизни?

— Не поняла.

— Расскажите о самом лучшем, что случилось с вами в жизни. Когда рассказываешь о таком, невозможно быть скучным. Ну, давайте же!

Мать вспомнила о платье Принцессы, вспомнила лица жителей деревни на празднике урожая. В ее памяти их стало намного больше, и теперь она вела Парад на виду уже у сотен тысяч поклонников.

— Ладно, — согласилась она и уже знала, как именно будет об этом рассказывать.

Когда история была окончена, Отец сказал:

— Вот видите. Совсем не скучно. Хоть это и не самое лучшее, что случилось в вашей жизни.

— Серьезно?

— Ну разумеется, нет, — ответил Отец.

Он сосредоточил внимание на распределительном щитке и перекладывал его из одной огромной ладони в другую. Улыбался, сдерживал смех.

— Самое лучшее, — произнес он, — случилось с вами сегодня ночью.

— Это же скучно, — говорил Итан каждый раз, когда ему это рассказывали. — И почему тебе так нравится эта история?!

— Ты думаешь, все так и было? — спросила у меня Эви, услышав об этом впервые. — Или они повстречались на воскресной службе?

Я удивилась ее неверию — сама я почему-то никогда не сомневалась в правдивости этой истории. На самом деле мне просто хотелось, чтобы все происходило именно так. Мои родители в сумрачном, искрящемся свете — возлюбленные, парящие на хорах. Такими они нравились мне больше всего.

У Итана были свои планы относительно дома на Мур Вудс-роуд. И в пятницу, пока мы ужинали, и в субботу утром, во время арт-тура, организованного Аной, он держал их при себе. Но к полудню его терпение иссякло. Ана приготовила греческий салат и отыскала пляжный зонтик; мы сидели в саду, ели и разговаривали о работе Итана.

— А не прогуляться ли нам с тобой после обеда? — предложил он мне многозначительно.

Я тут же представила себе, как в Школе Уэсли он, должно быть, решительным шагом входит в учительскую и так же многозначительно приглашает пройтись кого-нибудь из коллег, а те наверняка думают: «О! Прогулка с мистером Грейси…»

— Почему бы и нет, — ответила я.

Пройдя мимо площадок для крикета и цветочных клумб, мы вышли прямо к университетским паркам — там обнаружилась тенистая тропа, ведущая к колледжу Червелл. На открытых местах трава выцвела, стала пустынно-желтой, но под деревьями и вдоль реки она по-прежнему зеленела. Солнечные лучи как будто украли у Итана его достоинства. Его кожа сразу же побледнела, а едкие морщинки на лбу и между бровями не разглаживались теперь, даже когда он улыбался.

— А у тебя волосы стали еще темнее, — заметил Итан, — не понимаю, зачем ты красишься.

— Неужели? — ответила я. — Правда не понимаешь?

— Тебе больше идет быть блондинкой.

Я знала Итана достаточно хорошо, чтобы распознать в его словах боевой клич. Он сделал несколько зарубок в стене вражеской крепости, прежде чем перейти в наступление.

— Я просто не хочу видеть Мать, когда смотрю в зеркало, — сказала я. — Да и выгоды мне от этого никакой.

— В отличие от меня, ты хочешь сказать?

— Тому, кто сделал темой своих лекций личную травму, уже ничего не страшно.

— Исцеление личной травмы. И я ни в коем случае не осуждаю тебя, Лекс, правда, но… И тебе пора бы как-то выбираться. Ты знаешь, у стольких людей это нашло отклик. И если ты присоединишься, все только выиграют от этого, точно тебе говорю. Я собираюсь в Нью-Йорк осенью. И мог бы тебя поддержать.

У меня горело лицо. Я остановилась и сглотнула, но Итан не заметил этого. Он теперь шагал впереди.

— Это превосходная платформа для того, чтобы говорить об образовании, — продолжал Итан.

— И о себе.

— Об образовании в контексте себя, в контексте собственного опыта. Ты же помнишь, как мы радовались, когда вернулись в школу? Я хочу, чтобы все дети радовались так же. Научились быть выше обстоятельств. Лекс, видела бы ты ребят, которых я учил, когда мне было за двадцать. Каждый — пуст внутри. В общем, я — за энтузиазм, такой, какой был у нас в свое время. И я не понимаю, в чем тут проблема.