Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Меня окатывает паника, и я уже готова броситься за ним, но тут он объясняет, что просто вышел помочиться.

Я сходила в туалет на заправке, но Малькольм на тот момент сказал, что не в состоянии туда дойти, и отказался. И все же я ловлю себя на том, что считаю секунды до его возвращения.

Малькольм настороженно рассматривает меня, снова устраиваясь на своем сиденье и отклоняя его назад как можно дальше. С минуту понаблюдав за тем, как я дергаюсь от малейшего шума, он нажимает на переключатель, откидывающий мое сиденье, и спинка резко опускается. Я тут же тянусь за ножом.

– У меня ребра болят от одного твоего вида. Беспокоиться будешь завтра. Сегодня отдохни.

– Я не могу отдыхать, – произнося это, я чувствую, как напряжены мышцы шеи. Я не хочу перечислять все причины, но это не мешает им проноситься в моих мыслях снова, и снова, и снова.

– Ты не такая, как я думал, – говорит Малькольм, поглядывая на клинок, который я усилием воли все-таки опускаю. – Девочка на фото выглядела не настолько склонной к убийству.

– За девушкой на фото не охотились. Но ты это исправил.

Похоже, это обвинение его не оскорбляет.

– Если бы я это не сделал, нашелся бы кто-то другой.

– Тогда почему это был ты?

Малькольм улыбается, приподняв уголок рта.

– Ты когда-нибудь слышала про «хакера, который наказал похитителей посылок»?

– А должна была?

Он пожимает плечами.

– Думаю, это местная, пенсильванская история.

Мне начинает казаться, что Малькольм склонен к театральности, потому что он дожидается, пока я переспрошу, прежде чем продолжить.

– Мой папа тоже был хакером. Именно он научил меня… многому. Например, не доверять банкам – он показал мне, насколько они уязвимы. Когда я был младше, мне казалось, что он кто-то вроде Робин Гуда, который ворует у богатых и отдает бедным, понимаешь? За исключением того факта, что «богатые» оказывались обычными людьми, а бедным был всегда он – даже когда у него уже было много денег.

Малькольм ерзает на сиденье.

– Впервые он попал в тюрьму за создание программы, которая украла тысячи номеров кредиток. Он отсидел два года, а потом, через несколько лет после освобождения, его арестовали снова. Понимаешь, он улучшил свою программу, завел несколько друзей и перешел с воровства и продажи тысяч номеров кредиток на миллионные масштабы. Он умер в тюрьме от рака поджелудочной, и с тех пор я живу с бабушкой.

– Сочувствую.

Это слово – автоматическая реакция, когда слышишь о чьей-то потере, но я с удивлением обнаруживаю, что мне и правда его жалко.

– После его смерти я решил, что хочу пойти другим путем, использовать свои знания, чтобы помогать другим людям, а не только для собственной выгоды. Я обработал некоторое количество записей с камер видеонаблюдения жителей Пенсильвании, у которых украли посылки, оставленные на крыльце, а потом создал модифицированный алгоритм, специально, чтобы находить лица воров и прогонять поиск по всем социальным сетям.

Я не могу сдержать улыбку.

– Круто.

– В ФБР с этим не согласились. Хотя, возможно, дело было в том, что я создал программу на основе той, что мой папа когда-то написал, чтобы воровать номера кредиток, и еще в том, что потом я стал публиковать данные воров в Сети.

Я пораженно смотрю на него.

– Ты выдумываешь. Тебя бы посадили.

Он с некоторым самодовольством улыбается.

– Нельзя посадить пятнадцатилетнего. Но можно заставить его обделаться от страха, прислав в школу отряд копов, которые вломятся прямо на классный час.

– Погоди-погоди. Это же невозможно. Ты сказал, что ты устанавливал личности воров по изображениям, полученным с записей камер видеонаблюдения? В пятнадцать лет? Не похоже на правду.

– Пугает, да? Конечно, мой алгоритм был сам по себе неплох, но существуют программы, такие как «Social Mappers» и «Find Face», которые могут просмотреть миллиард фоток с обычного компьютера меньше чем за секунду. Эти две программы более простые, чем моя, и возможности у них ограничены, но они существуют.

Что-то холодное болезненно колет горло, словно я только что проглотила кубик льда.

– Вот почему тебя наняли искать мою маму. Из-за этой программы.

Он кивает.

– После того случая я приобрел некоторую скандальную известность, но часть сделки, которую я заключил с ФБР, состояла в том, что они закроют глаза на мой алгоритм и все остальное, что я натворил, с учетом того, что если я снова займусь «черным» хакерством, то второго шанса у меня уже не будет.

– Но ты все-таки занялся.

Он приподнимает плечо.

– Когда я окончил старшую школу, мной заинтересовались несколько компаний, занимающихся системами безопасности, но бабушка хотела, чтобы я пошел в колледж. А я хотел доказать ей, что она смогла вырастить хорошего человека. Так я и оказался в Пенсильванском университете, чтобы быть с ней рядом, когда она стала болеть. А когда ей стало хуже, я принял предложение, которое позволило бы оплатить для нее хороший уход.

После этого мы оба замолкаем.

Через несколько минут я открываю дверь со своей стороны и выбрасываю свой самодельный нож как можно дальше в сторону леса.

– Это твой способ сказать мне, что теперь мы друзья?

– Нет, – я плотно закрываю дверь. – Это просто означает, что я больше не считаю тебя плохим человеком.

Я не сплю, а Малькольм то и дело дремлет, пока мы ждем восхода. Когда он просыпается, мы разговариваем. После того как я выслушала его историю и решила избавиться от своего оружия, между нами что-то изменилось. Несмотря на то что я неоднократно пыталась заставить его в подробностях рассказать мне, как мы собираемся добраться до моего дедушки незамеченными, он переводит разговор на другую тему. Тем не менее он охотно говорит о себе, и постепенно я открываюсь в ответ. Я рассказываю ему о маминой паранойе и жестком контроле, а также о том, как мне удавалось по большей части успешно обходить ее правила.

Я даже рассказываю ему об Эйдене.

– Тебе нельзя ему звонить. Ты же понимаешь, да?

Я киваю, но чувство вины из-за того, что я исчезла, ничего не объяснив, от этого не уменьшается. Я несколько недель убеждала себя разорвать отношения с Эйденом, но продолжала находить причины – на самом деле оправдания, – чтобы отложить этот момент. Может быть, он любил меня сильнее, чем я его, но мое отношение к нему могло бы и измениться.

А теперь…

– Может, когда все это кончится, ты сможешь… – Малькольм не заканчивает фразу. Ему нужно, чтобы моя мама оказалась виновной, и так или иначе он в ее виновность верит. Если окажется, что она не убийца, он ничего не получит. Меньше, чем ничего, ведь он уже так много потерял.

А если она виновна и он как-то сможет убедить меня в этом, тогда мне придется… что, помочь засадить ее в тюрьму?