Сергей Аникин - Могильный улей

— Твою мать, — шепотом произнес я.

Боль нарастала и давала о себе знать. Стекло глубоко прорезало мне грубую кожу, и после пореза кровь начала прибывать. Кровь прибывала равномерно, как вода из открытого крана. Затем я убрал левую руку в сторону, а правую руку повернул вертикально, чтобы кровь смочила тыльную сторону и ладонь на руке. Кровь поползла, как капли росы на запотевшем стекле. Указательный, средний и безымянный пальцы начали подергиваться, большой и мизинец оставались неподвижными. На меня нахлынул жар, давление поднялось, из носа начала капать кровь, виски сдавило тисками до предела. Правое плечо начало сводить судорогой. Острая невыносимая боль стальными зубами впилась мне под лопатку. Я укусил зубами левую кисть и ждал, пока кровь сбежит вниз и скопится на правой ладони. Единственное, что я слышал, это падение капель крови на бетонный пол, и еще я почувствовал, как шарики пота скопились на лбу и капля за каплей летели вниз. Затем я вытащил левую руку изо рта, коснулся наручников и начал их двигать. Натертое кольцо давило на мою вену. Я начал тянуть наручник вперед и надеялся, что кровяная смазка поможет стянуть наручник с руки. Моя рука от локтя до фаланг пальцев была влажно-алой. Пот и кровь смешались друг с другом. И вот я начал освобождать себя, напрягая руку, я тянул изо всех сил. Кольцо скользнуло, затем остановилось. Я начал тянуть еще сильнее, оно снова скользнуло и встало, его остановил мой большой палец на правой руке. Я решил не сдаваться и начал тянуть что есть мочи. Тут я почувствовал легкий укус на тыльной стороне ладони. Кольцо, как скальпель, впилось в кожу около большого пальца, но сдвинулось еще чуть-чуть. Порез на запястье сдвинулся еще, обнажая кровяную плоть на руке. Кожа на моей ладони начала складываться складками. Ощущение было такое, что с меня как будто опытный хирург снимает скальп живьем. Через мучительную боль в руке кольцо продвинулось чуть дальше, но вдруг стальной обруч снова застыл на моей руке. Окровавленный обруч оставил за собой содранную кожу, а под ней кусок живого мяса. Тыльная сторона моей ладони напоминала ампутированный кусок от только что зарезанной свиньи. Мои усилия все больше расширяли окоп из кровяной впадины, но я, стиснув зубы, продолжил тянуть сильнее. Мысль пробежала по комнате моего мозга — о том, что лучше оторвать кисть. Но наручник снова дернулся и остановился, как вкопанный в землю деревянный столб. Я начал крутить наручник в разные стороны, а потом снова потянул его вперед. Волна боли захлестнула меня, когда наручник сдвинулся с места. Снятая кожа собралась в складки и задержала наручник. Я рванул руку сильнее, и он со скрежетом двинулся по кости, но снова остановился. Я снова крутанул окровавленный наручник по кругу и дернул еще, собрав все свои силы. Кольцо скользнуло по суставу, который так долго его удерживал, пропустило окровавленную ладонь и упало на бетон. Сначала я не понял, что произошло, но потом ощутил, что рука моя свободна.

Я не знаю, сколько я лежал на холодном бетонном полу, но я был освобожден, и это меня радовало. Затем я перевернулся на живот и начал ползти к гробу. Мне нужно было проползти всего пять метров, но это для меня целая вечность. Я выглядел так, как будто подорвался на мине, я и сам удивлялся, почему я еще жив. Правую руку я вытянул вперед и начал подтягивать свое тело. Рука кровоточила, боль была невыносимая. Затем я левую руку вытянул вперед и подтянул тело. Ощущение было такое, что я на войне ползу в окопе. Как только я дополз до гроба, я ударил кулаком по крышке.

— Ты жива? — крикнул я.

— Да, кто это? — в ответ прохрипела Орловская.

— Это я, пришел тебя вытаскивать из могилы, — резко ударив по крышке, заявил я.

Я присел около гроба и увидал, что крышка гроба была сбита из досок, и, чтобы ее взломать или поломать, мне нужна была монтировка или фомка.

— Я сейчас вернусь, — ударив в очередной раз по крышке, заявил я.

— Стой, не уходи, мне страшно в этом склепе! — запаниковала она.

И начала в ответ стучать кулаками по гробу, она дышала через открытый рот, и с каждым вздохом я слышал, как дыхание замедляется.

— Прекрати тратить силы, ты теряешь кислород! — крикнул я.

Но она меня проигнорировала и начала стучать сильнее. Я слышал, как ее сердце бьется в груди, и дыхание становится хриплым. Не став ее уговаривать, я опрокинул левый локоть на пол и, повернув тело на живот, пополз на свалку. Мучительно и долго я полз по бетонному полу, но дополз. Сунув руки в этот хлам, я откинул мешки в сторону, из открытых мешков поднялась цементная пыль, и она тут же села на пол. Левой рукой я откинул в сторону два эмалированных ведра, а правой рукой сдвинул доски. Затем я увидал на полу металлический уголок длиной примерно полметра. Вот это то, что надо, подумал я и уже было хотел ползти обратно, но мой взгляд упал на инвалидное кресло. Я подполз к нему, схватив его руками, поставил на колеса. Я поднял левую руку и правой пяткой поднял тело, после я развернул свое тело, и, схватившись за подлокотники кресла кистями рук, я начал садиться. Я почувствовал, как от напряжения на лбу скопился пот, и кисти рук вспотели. Как только я сел, несколько соленых шариков с моего лба упали на бетон, затем я положил уголок на ляжки и начал потными ладонями крутить колеса на инвалидном кресле. Как только я подъехал, я резко ударил уголком по крышке гроба. И она внутри затихла.

— Ты как там? — спросил я.

— Я устала, мне тяжело дышать, — прохрипела она.

— Я тебя вытащу, — ответил я.

Затем решил приступить к работе. Я взмахнул уголком и ударил по крышке. Уголок отпружинил, и моя рука завибрировала. Тогда я решил привстать и в вертикальном положении ткнул уголком в деревянную доску. В этот раз щепка отлета от крышки. Я снова ударил в то место, где отлетела щепка. Доска начала трещать. Трещина по нему пошла вверх и одновременно вниз. После последовали третий удар, затем четвертый и пятый. После пятого доска отломилась. С моих плеч градом исходил пот, и я сел в кресло.

— Я помогу тебе, — ее хриплый голос снова прозвучал.

Она начала подгибать немного ноги в коленях и начала бить пяткой узкую часть изножья.

— Открывайся, чертова шкатулка! — кричала она.

На мой взгляд, она занималась мартышкиным трудом. «Еще минут десять она так постучит, — подумал я, — и ее пятки посинеют».

— Стой! — возразил я. — Успокойся.

В этот раз она меня услышала. И остановилась, перестала колотить. Я снова схватил уголок и подсунул его под разломанный брусок, чтобы использовать его как рычаг. После, надавив всем своим телом, я увидал, как заржавевшие, толщиной с мизинец гвозди вылезают. И я вытащил брусок наружу. Затем снова взмахнул уголком и начал бить по следующей доске. Я работал, как дровосек рубит дрова. Два раза я попал в середину доски и уголок вибрировал в руках, ощущение было такое, что я как будто взял в руки оголенный провод высокого напряжения. Затем я решил поменять тактику и начал, как лесоруб, бить уголком по концам доски. У изголовья гроба треснула доска и отломилась. Бросив уголок на пол, я схватился за доску и потянул ее вверх, а затем на себя. В середине гроба появились два гвоздя, они с треском вылезли, затем я отъехал на инвалидном кресле и, схватив уголок, вмазал им по доске вверх. У изножья тоже вылетели два гвоздя, и доска отошла от гроба.