Джейн Шемилт - Учись тонуть

Звонит Меган. Наконец-то. У нее недобрые вести, я понимаю это по длине паузы, которую она делает, произнеся мое имя. Для плохих новостей есть особый протокол, процесс требует больше времени и предполагает сигналы предупреждения. За те несколько секунд, пока Меган молчит, у меня в голове проносится мысль: сейчас она признается, что Сэм у нее, он тайно увезен из Африки по ее указанию, но теперь она передумала и хочет его вернуть. И я прощу ее, прощу за все, только бы она отдала мне Сэма.

Пауза длится еще миг.

— Прости, что заставила тебя ждать. Экономка Дэвида уехала, мне понадобилось два дня, чтобы ее разыскать. Ничего утешительного. Дэвид ушел из жизни четыре месяца назад. Рак. Я знала, что его положили в больницу, но понятия не имела… жаль, что он ничего мне не говорил…

«Ушел из жизни»… куда именно? Будто смерть — это легкий, как дуновение ветерка, перелет в другой, лучший мир, а не падение в пустоту, которое я слишком часто видела в больницах.

— Эмма, ты меня еще слышишь?

— Дэвид был женат?

— Его жена давно погибла в аварии на дороге в Франсистаун.

Авария. Слово короткое, вроде «пропажа» или «кража», а сколько в нем чувства утраты и страдания.

— Может, хоть кто-то знает, где его сиротский приют?

— Не осталось никого, кто мог бы знать. — Меган понижает голос. — Когда монахини покинули миссию, в ней продолжали работать только мои родители и Дэвид. Потом мама и папа умерли, и миссия закрылась. А Дэвид занялся приютом.

— В больнице Адаму сказали то же самое, и он объездил все сиротские приюты в Молепололе, но там никто не узнал Теко. Я ничего не понимаю.

— Вы в Африке, Эм.

— Что ты хочешь этим сказать?

Отговорка? Причина всех бед? Да, беда случилась, но не из-за Африки, а из-за меня.

— Когда прекращается финансирование, все моментально заканчивается. Чтобы приют продолжал работать, Дэвид вносил свои средства. А когда он умер, нечем стало платить персоналу, не на что кормить детей. Приют расформировали в считаные дни, детей разослали по государственным приютам всей страны.

— А как же родные дети Дэвида?

— У него их не было.

— А твои родители…

— Я же сказала, Эм, они оба умерли.

Стало быть, мир, в котором выросла Меган, мир с ее родителями, которым никогда не хватало времени поговорить с дочерью, с длинными очередями пациентов, которых они принимали среди пыли и мух, с гимнами, взмывающими из церкви под жестяной крышей сквозь ветки сосен в раскаленное небо, с сиротским приютом, устроенным на этой земле, с усилиями, детьми и их трагедиями, исчез. Все исчезло.

— Это я виновата. Я знаю. Если бы я не обратилась к Дэвиду, ничего не случилось бы… все на моей совести. — Голос Меган горестно затихает.

— Теко могла явиться из любого другого приюта, не имеющего отношения ни к тебе, ни к Дэвиду. — Теперь-то я понимаю: мои подозрения насчет Меган — чистой воды безумие. — Мы решили, что она из приюта Дэвида, но теперь выяснилось, что не было никаких причин так думать. Теперь мы знаем, что здесь часто приходят наниматься работу без каких-либо рекомендаций… — Повторяя слова Кабо, я осознаю: Теко, совершенно незнакомый человек, попала в наш дом по чистой случайности, и, значит, почти нет надежды ее разыскать. Сейчас она может быть где угодно. И в этой стране, и в любой точке мира.

— Если хочешь, я могу приехать, — предлагает Меган. — Присмотреть за девочками, освободить вас обоих…

Нет уже никаких «нас обоих», нет с самого утра, а отдаляться друг от друга мы начали задолго до этого, хотя трудно определить, когда именно. Когда похитили Сэма или когда он родился? Или раньше, когда я забеременела, а может даже, когда Адам согласился на эту поездку, не поставив в известность семью.

— Я сейчас найду расписание рейсов, — продолжает Меган. — Ты только скажи, когда мне выезжать.

Я крепко сжимаю телефон. Хочу согласиться, но понимаю, что нельзя. Меган нужна дома, и наша семья уже не та, какой она знала ее прежде. И я не та.

— Ни в коем случае не приезжай, Меган, я так не могу. Но все равно спасибо.

Поняла ли она по голосу, что по моим щекам ручьем льются слезы? Слезы стыда, а не только утраты. Случалось ли мне когда-нибудь хоть как-то отплатить ей за все, что она для меня делала? Если бы я спросила об этом, Меган не поняла бы вопроса. Для нее любовь — не подбивание баланса, она не думает о том, чтобы сравнять счет.

— Сообщи мне, если передумаешь. Я беспокоюсь о вас, — говорит Меган. — Сегодня Сэм попал на первую полосу «Таймс», фото Адама показали в десятичасовых новостях. На работе…

Снаружи слышится визг. Визг Элис. Бросив телефон, я сбегаю с крыльца и мчусь через лужайку туда, где Элис глядит на разросшийся у дорожки кактус.

— Что такое, Элли? Ты поранилась?

Элис указывает в самую гущу толстых, сходящихся вместе стеблей. Мертвая змея лежит, свернувшись в затянутых паутиной недрах растения. Ее пасть разинута, глазницы кишат муравьями. С длинного гибкого тела тщательно содрана кожа, оно облеплено блестящими мухами.

— Она мертвая. Не укусит. — Я обнимаю Элис. — Эта змея была опасна, детка. Я просила Джосайю убить ее.

— Смотри, — шепчет Элис, все еще указывая на кактус. Приглядевшись, под окровавленным телом змеи я вижу двух ящерок, по которым тоже ползают мухи. Ящерицы без кожи и обезглавлены.

— Ужасно, отвратительно…

— Наверное, это сделала крыса. Или мангуст. — Надеюсь, Элис мне поверит. — Все произошло мгновенно. Легкая смерть.

— Это ты их выпустила. Ты виновата.

Элис бежит к дому и скрывается за дверью.

Кровь на трупиках запеклась и приклеила их к кактусу, на ощупь они будто покрыты коркой. Сгодятся ли они в качестве улики? Я пристраиваю их в сарае для инструментов Джосайи, положив на балку, подальше от муравьев. Внутри остро пахнет креозотом, это напоминает мне, как отец красил забор перед наступлением зимы.

Тогда я приехала домой, будучи уже студенткой, но готовая бросить учебу. Мне не удавалось вспомнить, зачем я вообще решила заняться медициной.

— Слишком трудно, папа. Неинтересно.

Не глядя на меня, отец продолжает красить забор. На нем очки. Стареет? Слышит ли он меня?

— У меня не получается, — говорю я громче.

Молчание длится несколько минут. Может, пять. Красит он тщательно, водит кисточкой по каждой рейке, подхватывает капли, не давая им упасть.

— Все в порядке, Эмми. Продолжай учиться.

— Зачем?

— Некорректный вопрос.

— Папа, я не могу вспомнить, зачем это делаю, — кричу я ему уже в слезах.

Отец переставляет банку с краской и принимается за следующую рейку.

— Вопрос не «зачем», вопрос «как».

— Ну и что это значит?

— Это значит, что ты сначала разберешься, как это сделать, а причина придет к тебе сама. Некоторые вещи не терпят «зачем».