Донато Карризи - Дом голосов

— По-вашему, он искал смягчающее обстоятельство? — Джерберу не верилось в это.

— Лжецы, когда их выводишь на чистую воду, склонны сваливать на кого-то вину: даже шестилетние… «Мне не понравился полдник, вот почему я придумал историю с кладовкой».

— Стало быть, вы считаете этого ребенка садистом.

— Нет, — возразила Бальди. — Я считаю его просто ребенком.

Они прервали разговор, поскольку отец Лука в данный момент собрал вокруг себя своих прихожан, чтобы они все вместе помолились за Эмильяна. Люди встали в круг, склонив головы, взявшись за руки и закрыв глаза.

Тогда Джербер и заметил нечто аномальное.

Пока никто не мог ее видеть, на лице приемной матери Эмильяна — довольно приятной женщины — появилась улыбка. Ни облегчение, ни благодарность не отражались в ней. То была удовлетворенная улыбка, которая исчезла, когда женщина вместе со всеми открыла глаза.

Джербер хотел было указать на это Бальди, но не успел: у него в кармане завибрировал мобильник. На дисплее отобразился уже знакомый психологу номер.

— Доктор Уолкер, я ждал вашего звонка вчера. — Пьетро прикинул, что если во Флоренции почти полдень, то в Аделаиде где-то полдесятого вечера. — Помните, вы обещали послать мне по электронной почте аудиозапись первого сеанса гипноза с Ханной Холл?

— Вы правы, извините меня. — Голос был взволнованный.

— Что случилось? — спросил Джербер, предчувствуя неприятность.

— Мне очень, очень жаль, — заговорила коллега. — Мне очень жаль, что я вас в это втянула…

Что она пыталась ему сказать? Чего «очень жаль» Терезе Уолкер? Во что она его «втянула», о чем она говорит? У Джербера возникло ощущение, будто его водят за нос.

Он стремительно выбежал из здания суда и очутился на улице, точно как в первый раз, когда говорил с австралийским психологом по телефону. В этом вселяющем тревогу дежавю ледяной ветер, задувая из проулков, хлестал в лицо: и сейчас тоже, как тогда, собирался дождь.

— Пожалуйста, успокойтесь и попытайтесь внятно все объяснить, — старался он утихомирить коллегу.

— Я должна была сразу вам сказать, но слишком боялась… Потом вы попросили прислать запись первого сеанса с Ханной, и тогда я поняла, что совершила ошибку.

Джербер по-прежнему оставался в недоумении.

— Вы специально не прислали мне тот файл? Это вы пытаетесь мне сказать?

— Да, — призналась Уолкер. — Но я это сделала из добрых побуждений, поверьте… Когда вы его прослушаете, сразу перезвоните мне: остальное я сообщу на словах.

Что же такого в этой записи? Какую тайну хотела скрыть от него Уолкер? А главное, почему это стало проблемой только сейчас? Нет, здесь что-то другое, почуял Джербер. Что-то очень серьезное. Оставив пока запись в покое, он сосредоточился на этом.

— Хорошо, — согласился он. — Но что вас сейчас так расстроило?

— Мой друг, частный сыщик, закончил собирать данные о нашей пациентке.

Джербер помнил, что Уолкер попросила своего знакомого оказать ей такую услугу, но не ожидал, что обнаружится нечто, внушающее опасение. Как видно, он ошибался.

— В Австралии проживает шесть женщин по имени Ханна Холл, — продолжала психолог. — Но только двоим около тридцати лет… Одна — всемирно известный морской биолог, но я сочла возможным сразу исключить, что она та персона, с которой мы имеем дело.

Джербер с ней согласился.

— И кто вторая?

Тереза Уолкер помолчала, шмыгнула носом: была явно напугана.

— Вторая пару лет назад пыталась среди бела дня похитить новорожденного, забрать его из коляски в городском парке.

Психолог невольно замедлил шаг, пока не остановился совсем.

— Ей это не удалось только потому, что мать подняла крик и обратила ее в бегство.

Пьетро не верил своим ушам.

— Доктор Джербер, вы еще на связи?

— Да… — выдавил из себя психолог: ему было трудно дышать. Сам не зная почему, он был уверен, что на этом история не кончается.

— Через несколько часов полиция добралась до Ханны. Когда агенты вошли в дом, чтобы арестовать ее, они нашли там лопату и маленький деревянный сундучок.

Джербер вдруг почувствовал неодолимую слабость, боялся, что мобильник вот-вот выскользнет у него из руки. Прислонился к стене, согнулся, объятый дрожью, ожидая услышать худшее.

— На суде это не было доказано, но полиция подозревала, что Ханна Холл намеревалась похоронить младенца живым.

День, навсегда перевернувший жизнь Пьетро Джербера, начинался с ясной зари. Летнее небо во Флоренции сияет розовым светом, но, опускаясь на крыши домов, становится янтарным, особенно по утрам.

Закончив обучение, на первые заработки детского психолога Пьетро сразу снял квартирку на улице Каноника. Она располагалась под самой крышей старого здания без лифта, и чтобы добраться туда, нужно было подняться по ступенькам добрых восемь пролетов. Назвать это квартирой было бы слишком смело. В самом деле в наличии имелась одна комнатка, где едва помещалась полутораспальная кровать. За отсутствием шкафа одежда висела на веревке, протянутой под потолком. Был там кухонный уголок и туалет за ширмой: если гость оставался на ночь, они с хозяином справляли нужду по очереди, пережидая на лестничной площадке.

Но этот уголок предоставлял Джерберу полную независимость. Не то чтобы ему не нравилось жить в одном доме с отцом, но он считал, что к тридцати годам важно иметь собственное жилище и нести бремя таких мелких тягот, как оплата коммунальных услуг и расходы на питание.

Другое преимущество заключалось в том, что, покорив очередную даму, не нужно было тратиться на отель — теснота в этом смысле даже способствовала успеху. Ибо от одной вещи Пьетро никогда не смог бы отказаться: женщины были его великой страстью.

Все они признавали, что молодой Джербер — красавец. Он благодарил Бога за то, что не унаследовал нос своего отца и его безобразно оттопыренные уши. В Пьетро девушкам больше всего нравилась улыбка: «чарующая», по их словам. Все благодаря трем ямочкам, которые, что характерно, располагались несимметрично.

В отличие от многих ровесников, Пьетро и в голову не приходила мысль завести семью. Он не представлял, как можно прожить всю жизнь с одной женщиной, и не имел ни малейшего намерения зачинать детей. Детей он любил, иначе не выбрал бы ту же профессию, что и его отец. Он находил их неотразимо сложными, а потому более интересными, чем взрослые. И тем не менее совершенно не видел себя в роли достойного родителя.

В то июльское утро Пьетро Джербер проснулся без двадцати семь. Лучи солнца, проникавшие сквозь жалюзи, мягко скользили по обнаженной спине прелестной Британи, словно золотой покров, подчеркивая идеальную линию плеч. Пьетро повернулся на бок, чтобы насладиться неповторимой картиной: красавица, спящая на животе рядом с ним. Длинные каштановые волосы все же позволяли разглядеть стройную шею; руки были сложены под подушкой в жесте танцующей Венеры; прикрывавшая ее до пояса простыня обрисовывала точеные ягодицы.