Меган Миранда - Девушка из Уидоу-Хиллз

Я слишком резко вскочила, чуть не опрокинув стул.

Мать дернула головой, не понимая.

— Арден, успокойся. Ты не в себе.

Правильно. Надо успокоиться. Нельзя впадать в панику, иначе от меня не будет толку. Я просто сбегу.

Шесть шагов до двери кухни, тринадцать — до входной. Успею ли добежать до Рика? До его сарая? До сейфа с оружием? При незажившей коленке и поврежденной руке?

Вокруг никого, помочь некому.

Микроволновка запищала, и я увидела, как мать потянулась за стоящим рядом пузырьком с таблетками от доктора Кела. Прочитала этикетку, быстро поставила обратно.

— Мам, мне нужно знать, что произошло со мной на самом деле.

Вздох.

— Иди ляг, Арден. Отдохни, я сделаю тебе горячий шоколад.

Она махнула в сторону спальни. Я подчинилась и вышла в коридор.

За спиной послышался перестук таблеток во встряхиваемом пузырьке. Помню… Мать, готовящая ночью горячий шоколад, чтобы меня успокоить. Таблетки, чтобы меня остановить.

По телу пробежал озноб. Получается, она травила меня всю жизнь — даже в детстве? То есть Эмма Лайонс была права? Она подсыпала мне эту гадость еще до хождения во сне? Доктор Кел сказал, что снохождение — побочный эффект снотворных.

С каким же чудовищем я жила?

Я прошла босиком в гостиную — экран по-прежнему горел. Может ли тут что-нибудь пригодиться?

— Арден, — прозвучал мамин голос за спиной. — Ты куда?

Скрип шарнира, щелчок — и весь свет погас.

Она вырубила электричество. Сомнений не оставалось: мать знала, что делает. Мы очутились в полной темноте, и вокруг меня начали смыкаться стены. Бежать некуда; я никогда отсюда не выберусь.

Я застыла на месте, ничего не видя в темноте, слыша лишь собственное учащенное дыхание и удары сердца, — пока холодные пальцы не схватили мой локоть.

Мать рванула локоть на себя, и я вскрикнула. В памяти возникло другое событие, другое время.

— Это он повредил тебе руку? — Ее шепот у меня над ухом.

— Да, — так же шепотом ответила я.

— Ладно, — сказала она, — я знаю, как тебе помочь. Пошли.

Пока мы шли по темному коридору, я вела свободной рукой по стене. Почувствовала, как открылась дверь, и меня обдало холодным воздухом.

— Сюда. — Мать подтолкнула меня к ступенькам. Единственный путь наверх, единственный выход. — Стой здесь, я сейчас.

И она закрыла за мной дверь.

Лестница в темноте. Сужающиеся стены, запах дерева. Я задрожала всем телом.

Мое единственное четкое воспоминание тех лет: стены, затхлая вода и ни единого выхода. И сейчас я сделала, вероятно, то же, что и тогда. Не повернула назад, а двинулась вперед. Поднялась наверх.

Я стояла посреди чердачной комнаты с единственным выходом — окном. Паника нарастала. Ограниченное пространство, один-единственный выход. Я бесшумно опустилась в кресло-качалку, уставившись в рифленое окно, пока глаза не привыкли к темноте.

Я выжидала.

Мне нужно было узнать правду. Выяснить все до конца у матери и разобраться с самой собой.

Дверь распахнулась, комнату наполнил аромат шоколада. Мать обошла кресло и встала между мной и окном. Ее силуэт выделялся на фоне слабого света луны. Я вдруг поняла, что лампочку выкрутила она. Она давно здесь хозяйничала.

— Вот, возьми. — Протянула мне чашку. — Снимет боль.

— Не надо. Я хочу услышать от тебя, что произошло двадцать лет назад.

Она поджала губы, потом ухмыльнулась.

— Ну что ж. Пей и поговорим.

Я взяла у нее из рук чашку и отхлебнула обжигающей жидкости.

Маленькая уступка в обмен на правду. Сколько мать рассчитывала в меня влить, чтобы я ничего не помнила? Чтобы не сопротивлялась? Что она собиралась со мной сделать?

— Что у меня с рукой? — спросила я, кивнув на левое плечо.

Беннетт имел на этот счет свое мнение, врачи — свое; своя версия была даже у Натана. Однако никто из них не знал точно.

Мать задрала голову.

— Ты правда ничего не помнишь?

Эмма Лайонс говорила, что доктор считал меня врушкой. Что в шесть лет я врала, потому что мать стояла рядом.

— Как это произошло?

— Несчастный случай. Ты неадекватно реагировала на одно из лекарств, заводилась… становилась неуправляемой. Арден, клянусь, у меня не было другого выхода. — Мать взмахнула рукой. — Мы стояли на лестнице — честно, ты бы погубила нас обеих, поэтому мне пришлось… Все случилось очень быстро: я хотела втянуть тебя обратно, но ты завопила, и я отпустила руку. Ты покатилась вниз. — Она покачала головой. — Я не хотела делать тебе больно, поверь. Я не виновата, что у детей такие хрупкие кости.

Вспышка. Меня хватают за руку — что-то хрустит, рвется. Я сжимаюсь в комок и падаю.

Ступени. Единственные ступени в доме вели в подвал.

И потом — боль; такая жуткая, что у меня перехватывает дыхание.

Ее лицо. Ее слова. «Ничего, ничего, спокойно, вот возьми…»

Все она. Всегда она.

Когда же мои недомолвки превратились в ложь? В шесть лет, в больнице, когда мать стояла рядом? Неужели она уже тогда подумала, что я все поняла и ей подыгрываю? Научилась выживать, как она?

Лекарства, которые она давала на ночь, провоцировали хождение во сне. Мать накачивала меня, чтобы я была спокойной и послушной, чтобы не мешала ей жить своей жизнью. Однако дети реагируют на такие вещи иначе, чем взрослые. У них возникает повышенная возбудимость, начинается снохождение.

— А мое исчезновение ты инсценировала?

Вся та история — обман.

Мать не спускала глаз с чашки, пока я не отпила еще глоток.

— Нет, все получилось само собой. По идее ты потерялась бы на пару часов, на короткое время. Твой кроссовок должен был направить поиски в лес, где ты якобы заблудилась и повредила руку. Но все повернулось иначе. Пошел ливень, кроссовок застрял в решетке, ну, ты знаешь. — Она передернула плечами. — История зажила своей жизнью, нам оставалось лишь не упустить момент.

Подвал. Четыре стены. Затхлая вода и камни. Невыносимый мрак и боль, от которой она меня якобы лечила. Провалы в памяти, когда я теряла сознание. Болеутоляющие в немереных количествах, чтобы поддерживать меня в том состоянии.

— Как я оказалась в трубе?

Мать выждала, пока я отхлебну еще, и я заметила в чашке белые гранулы снотворного. Сколько их достаточно для передозировки? Она знала? Ее это заботило?

— При таком внимании со всех сторон тебя обязательно бы нашли. Они раздобыли инфракрасные бинокли, так что я отвела тебя к одному из старых люков у реки. — Мать усмехнулась. — Боже мой, Арден. У меня чуть сердце не остановилось, когда тебя там не оказалось. Ты пропала! Я велела сидеть и не двигаться, но ты ж не послушалась.

Ее реакция во время интервью была подлинной. Я действительно пропала. Проползла по темным трубам к собственному спасению.

— Я понимаю, ты прошла через ужасное испытание… Зато мы столько с того поимели! Столько всего! И теперь можем поиметь.