Меган Миранда - Девушка из Уидоу-Хиллз

Я больше не хотела ее слушать, не хотела терпеть ее присутствие. Я представляла для нее лишь возможность что-то урвать, дать истории новый виток, в очередной раз кинуть меня на расправу.

— Люди тебя послушают. Нас послушают. Тот парень хотел тебя подставить, а ты выжила — опять выжила.

— Хватит!

Я закрыла глаза, поняв, что каждую ночь, еще до Шона Колмана, мать накачивала меня этой мерзостью. Отсиживалась здесь наверху, пока я бродила в темноте, запирала меня снаружи. Хотела меня запугать, чтобы я сбежала или позвала на помощь? Выталкивала меня по ночам из дома, чтобы привлечь ко мне внимание? Рисковала моей жизнью, чтобы возродить историю? Чтобы люди заметили?

А однажды она увидела Шона Колмана, и дело приняло совершенно иной оборот…

Я была для нее лишь товаром. То, на чем можно заработать. Она покалечила меня. Убила Шона. И…

— Что ты сделала с Элизой?

— Успокойся, пожалуйста, — сказала мать. — Выпей и успокойся.

Чего она добивалась? Того же, что с Элизой?

Ну уж нет. Я встала. Чашка упала на пол, разбилась, брызги горячего шоколада разлетелись во все стороны. Мать отпрыгнула от неожиданности.

— Что ты с ней сделала? — повторила я.

Мать отступила, но тут же вновь завладела разговором.

— Некоторым много не надо. Они сами готовы себя подставить, — сказала она. — Элиза в первый же день сказала мне, что только вышла из реабилитационного центра. О таких вещах не распространяются, это чревато.

Господи, значит, Элизу убила она. Сердце бешено заколотилось, стены начали смыкаться.

— Нет, — выговорила я. — Неужели?..

— Что ты так всполошилась, дочка? Элиза не была наивной дурочкой. Она и за тобой приглядывала. Помогала мне воровать из больницы. И, кстати, не отказывалась от денег.

В тот день Элиза постоянно посматривала на окно. Уже тогда знала больше, чем я. И попыталась убежать. Но мать ее опередила.

И теперь я стояла на пути ее нового плана. Если не соглашусь ей помочь, кем я стану на этот раз? Несчастной жертвой передоза? Девушкой, не выдержавшей чрезмерного внимания полиции, журналистов, не справившейся с молвой?

Если я не соглашусь действовать с ней заодно, что она сделает? Пожертвует дочерью для собственной выгоды? Без сомнения. Не впервой. Она ни перед чем не остановится.

— Ты чудовище. — Слова больно царапали горло.

Вдалеке послышался вой сирен. Мать повернулась к окну, лицо напряглось.

— Что ты сделала?

Отсветы на стекле — она потянулась к заднему карману, где лежал мой телефон.

— Я позвонила в полицию, — ответила я.

Мать закрыла глаза, руки перед собой — она уже соображала, как выкрутиться. Как можно все будет повернуть, чтобы оказаться на коне. Шагнула ближе.

— Так, милая, ты наглоталась лишнего. — Типа, она появилась как раз вовремя, чтобы меня спасти. — Ты не в себе.

— А вот и нет, — возразила я. — Я ничего не пила.

Мать подошла ко мне вплотную. Стены начали смыкаться, выхода нет. Схватила меня за руку, вне себя от ярости, не зная, что предпринять.

— Мы сейчас сделаем вот что…

В глазах холодный расчет. Она просчитывала выходы — а выход был только один.

Вой сирен слышался все ближе, все настойчивее. В этот миг я почувствовала холод и мрак, прикосновение к каменным стенам.

Я оттолкнула ее. Оттолкнула изо всех сил, так что она врезалась в стекло, разбив его вдребезги.

Она упала на декоративный балкон, неспособный выдержать значительный вес. Я думала, он сразу же рухнет, однако балкон устоял. Вся в осколках и крови, мать, шатаясь, поднялась на ноги.

Сирены совсем близко, мигание красных и синих огней, их отсвет на куске стекла, зажатом у нее в руке. Я шагнула к ней и услышала:

— Арден…

Мне вдруг стало все равно. Она была готова меня убить.

За мной — ступени, передо мной — окно. Порыв холодного ночного ветра подтвердил: я больше не в западне. У меня есть выход.

Я сосредоточила все внимание на куске стекла, зажатом у нее в руке, на том, что нужно сделать, чтобы вырваться. Пока она не обрела равновесия, пока не бросилась на меня, я толкнула еще раз, и перила деревянного балкона треснули. На долю секунды наши глаза встретились, я попятилась от протянутой ко мне руки — и она исчезла.

Первая машина уже заворачивала к дому, озаряя участок светом фар. Везде разбитое стекло — здесь наверху и на земле. Осколки, кровь и в самом центре — моя мать.

Бутылку с вином полицейские забрали с собой.

Как и покрытые липким шоколадом осколки чашки.

Вскоре забрали и мою мать — на носилках, под простыней. Я так и не узнала, отчего наступила смерть: от многочисленных порезов или от удара о землю. Мне было все равно. Я давно свыклась с мыслью, что ее нет.

Я стояла и безучастно наблюдала за всем из разбитого окна.

— Вам не следует оставаться наверху. Здесь кругом осколки.

Возникшая рядом Ригби всматривалась в темноту. Пора уходить. Выйти на воздух. Хотя я больше не чувствовала себя взаперти.

— Переживу как-нибудь, — сказала я.

Чистая правда: я пережила свою мать. Двадцать лет я пыталась вырваться из ее пут, из сочиненных ею историй, которые затмили собой реальность.

— Как вы себя чувствуете?

Следователь знала о лекарствах, о таблетках, но толком вопроса я не поняла. Отмахнулась, показав ей порезы на ладонях.

— Я ничего не чувствую, даже этого.

Ригби понимающе кивнула.

— Пусть вас внизу обязательно осмотрят, хорошо? — Она протянула мне телефон. — Кстати, вот: нашли у нее в кармане. По-моему, ваш.

— Да, — сказала я, протягивая руку. — Мать у меня его забрала.

Ригби не выпускала телефон.

— Хорошо, что вам вовремя удалось позвонить.

— Я помнила, как долго сюда добирается помощь. Позвонила сразу, как услышала снаружи шаги.

— Правильно сделали, — кивнула она. — Вы знали, что это ваша мать?

— Я считала ее умершей, — не соврала я.

Несколько секунд Ригби вглядывалась в меня и наконец отпустила телефон.

Мы стояли рядом и смотрели на отъезжающую «Скорую». Мелькнула мысль выложить все начистоту: что Натан прав и та история вовсе не такая, как представляется. Что мать всегда рисковала моей жизнью ради наживы. Что она уже однажды покалечила меня и пыталась замести следы и что, не задумываясь, сделала бы это снова.

Но эта история принадлежала только мне.

— Жуткая сцена, — промолвила Ригби, выглядывая из разбитого окна. — Вы могли бы упасть. Вам крупно повезло.

— У меня не было другого выхода, — сказала я.

— Я знаю. Слышала ваш звонок в диспетчерскую. — Она повернулась ко мне. — Могла бы получиться крутая история.

— Нет уж, спасибо.

Натана арестовали за то, что он совершил, и я собиралась добиваться, чтобы его посадили за решетку или хотя бы запретили ко мне приближаться. Кроме него, Шона Колмана и моей матери, я была единственной, кто знал о случившемся двадцать лет назад. Эта история принадлежала мне одной, и я не собиралась ею ни с кем делиться.