Кэролайн Кепнес - Провидение

Снова беру китайскую еду. Это уже стало привычкой. Теперь таков мой обычный день. Просыпаюсь, читаю газеты, слежу за Мелкой, бросаю следить, покупаю китайскую еду, еду через город и паркуюсь напротив дома Роджера Блэра.

Иногда я готов поклясться, что полиция идет по моему следу. Полиция или кто-то, кто понимает, что эти сердечные приступы не случайны. Я опускаю голову, вдыхаю запах лапши, и по спине бежит холодок, как будто кто-то щекочет позвоночник, – предупреждение, что я не один.

Онлайн я нашел пару его соседей и выяснил, что о владельце дома они знают совсем немного. Тот парень? Его никогда здесь не бывает. По-моему, я слышал что-то прошлой ночью. Прибегает, убегает. Возможно, живет где-то, пока в доме идет ремонт. Прятаться вечно невозможно. Каждая неделя представляет доказательства того, что в доме что-то происходит, – то свежая краска, то новый почтовый ящик. Он заменил гвозди, на которых висела та дурацкая дощечка « Жизнь – праздник! » Я слежу за домом, но никак не могу выбрать подходящее время. Иногда мне кажется, что он умышленно избегает меня и знает мою машину. Возможно, уходит из дома через подземный тоннель.

Закрываю крышку контейнера с лапшой. Уже не помню, когда я обнимал кого-то. Но, с другой стороны, многим ли знакома радость спасения человеческих жизней, удовлетворение от звука рвущихся пакетиков и вида сыплющегося в унитаз ядовитого порошка.

Шагаю к дому. Сердце идет в разбег. Я стучу в хорошо знакомую – белая кайма и свежевытертый плексиглас – штормовую дверь. Нажимаю кнопку звонка. Слышу торопливый стук шагов… дверь открывается…

И ничего. Всегда ничего.

Иду к боковой стороне дома, где больше окон, неизменно чистых, вымытых, что подтверждает факт его присутствия и выдает его натуру – придирчивую, брезгливую. Я пробую повернуть ручку задней двери, но она не поддается. Я мог бы вломиться. Открыть замок. Затаиться и подождать его. Я берусь за ручку. И отпускаю. Слышу что-то. Сетчатая дверь бьется о стену, что-то грохочет… сердце колотится сильнее. Я бегу к боковой стене и еще успеваю увидеть длинные, стелющиеся по воздуху волосы, сгорбленные плечи. Все как в кошмаре – ты бежишь, но очень медленно.

Когда я возвращаюсь к передней двери, его уже нет.

Это мой любимый Манхэттен.

Четыре часа утра, и большинство людей еще спят. Про Нью-Йорк говорят, что этот город никогда не спит. Неправда. Отсюда, с балкона Кэра, он выглядит в этот час тихим и спокойным. Слышны звуки, которых обычно не слышишь. Поразительно, как обострены все чувства, почти как от экстази. У меня на глазах небо меняет цвет. Близится восход, и с этим ничего поделать нельзя. Иногда я плачу. Иногда улыбаюсь. Так бывает, когда я сильнее всего чувствую Джона. Когда представляю его, как больно было бы ему, если бы он узнал, где я и с кем.

Любовь Кэррига залечивает трещинку в сердце, оставленную Джоном. И я противлюсь этому. Я не пишу, не сплю. Иногда я думаю, что получаю ее слишком много, что у меня передоз любви. Во мне уживается разная любовь. Может быть, я социопат? Может быть, бессердечная? Или у меня очень больное сердце?

Я люблю Джона, это несомненно. Он в моих мыслях, он часть моей жизни, а я – часть его жизни. Но и Кэррига я тоже люблю. Люблю наблюдать, как меняется его лицо, когда он нервничает или смущен. Он так покраснел, когда я сказала, что не проколола уши. Правда? В этом правда вся глубина его желания узнать меня. Узнать меня лучше, чем знает Джон. Но о Джоне мы не говорим.

За исключением одного раза.

У нас выдались два трудных дня. Кэр поместил меня на страничку в «Фейсбуке», и я вспылила, убрала себя, при этом случайно блокировав его. Повторила то, что сказала ему в наш первый день: я стараюсь жить частной жизнью. И для карьеры художника лучше, если люди мало знают о нем и дают волю воображению. Кэр не поверил. К тому времени он уже знал меня достаточно хорошо и понимал, когда я лгу. Я не могла рассказать ему о Джоне – причиной был какой-то странный гибрид паранойи и надежды, – а потому представила еще одну неловкую правду.

– Знаешь, кроме тебя, у меня и бойфренда-то настоящего не было.

– Серьезно?

Я покраснела. Он обнял меня.

– Извини. Я просто не в духе.

Кэрриг разозлился. Не мог понять, как кто-то – в данном случае я – может жить один. И я ничего не сказала. В этом не было необходимости. Джон.

Кэрриг ушел на встречу с друзьями, а я осталась в его апартаментах. Мы еще не привыкли друг к другу. Домой он вернулся пьяный и сразу завалился на диван; от него несло текилой.

– Джон Бронсон. Это все из-за него, да?

Я промолчала.

Кэрриг рассмеялся.

– Клево. Но не беспокойся. Я уговор не нарушаю.

Я не стала ничего объяснять. Просто отступила немного и заверила его, что у меня все было нормально. Что мне хватало секса, что у меня были увлечения, которые длились недели, а некоторые даже месяц. Но Кэрриг и слушать не стал. Не в его характере. Похлопал по дивану, я села, и дальше мы смотрели «Красавцев», но все это время я как будто была в другом мире и раз за разом повторяла себе: «Ты этого хочешь? Быть с парнем, для которого ваши отношения что-то вроде контракта?» Я говорила себе, что веду себя грубо. Что он не виноват. Что это текила. Но это было не важно. Важно было то, что я лгала. И ему, и себе. Какая чушь, Хлоя. Ты же врешь и сама все отлично понимаешь. Ты была с Джоном с тех пор, как вам исполнилось одиннадцать.

В какой-то момент я заметила, что телевизор молчит. Кэр, все еще пьяный, смотрел на меня.

Я смутилась.

– Что-то не так?

– Иногда ты уходишь. Знаешь, я это чувствую.

Я обернулась Ласковой Подружкой, обняла его и даже вполне искренне произнесла правильные слова, что-то вроде «милый, у тебя обезвоживание, я приготовлю перекусить». Он попытался пройти за мной на кухню, но зацепился ногой за ногу и упал. Сидя на полу и держась за колено, Кэр бормотал: «Почему ты стыдишься меня? Будь я им, ты рассказала бы всем, потому что он башковитый ботан, а тебе такой и нужен, да? Я ведь тебе не нужен? Не нужен, да?»

На следующее утро о случившемся никто не упомянул.

Так что мы вместе. В самом начале, когда все складывалось нормально, я бы даже взялась за работу. Да только нормально – дурацкое слово. Нет на свете ничего такого, что было бы нормально для всех.

И вот я опять не сплю, а сижу, как и каждое утро, на террасе, краска высыхает, пока Кэрриг сладко спит. Здесь, на ничьей земле, в унылый час между ночью и днем, когда ничто не грозит чувствам моего бойфренда, когда он сам не сочтет это предательством, я отдаюсь ей. Моей мании. Иногда просто думаю, но иногда, как сегодня, во мне пробуждается потребность что-то делать. Я не в том состоянии, в котором была перед тем, как сошлась с Кэром. Я не держусь за телефон в кинотеатре, ожидая звонка от Джона, и не совершаю бессмысленных поездок в Провиденс.