Кэролайн Кепнес - Провидение

Снова в машине, снова в поиске. Я по-прежнему за рулем, а Ло рассказывает о городе, о тех временах, когда Линн называли Городом пионеров, потому что здесь многое начиналось.

– Но весь этот план вышел боком, – уже мягче добавляет Ло. – Оказалось, что в действительности того, что начиналось впервые, было не так уж много, а то, что было, потерпело крах. Это Кинг-Бич. – Она указывает на хмурый горизонт и берет меня за руку. – Знаешь, здесь могло быть так красиво. Так близко.

Проезжаем мимо школы, где замертво свалился один из наркодилеров. Поблизости никого нет, сейчас уик-энд, и вся наша затея представляется совершенно бессмысленной. И чего я ожидал? Что Бородач будет стоять на углу улицы и ждать, пока его задержат?

Ло хочет покачаться на качелях. Теперь она думает об умерших как о детях. Смотрит на их полицейские фотографии, читает их истории, и оказывается, что они просто дети и им нужно кормить своих детей. Они могли бы зарабатывать, продавая, например, стейки, но они не могут, так что им продавать? Наркотики. Она говорит, что если они все умерли от сердечного приступа, то это не лишено смысла. Буквально. То есть понимать надо так, что никакого Бородача нет. Ло тормозит своими мокасинами.

– Эгги, уже поздно.

Я напоминаю, что в Провиденсе молодые больше не умирают, что смерти дома были случайными – студент-олимпиец, безобидный потерявшийся ребенок, наркоман, – но смерти в Линне на случайные не похожи. Он убирает наркодилеров в Линне, а происходившее в Провиденсе похоже на практическую подготовку к будущим убийствам.

– Но, Эгги, они умерли от сердечного приступа.

– Возможно, то, что он делает, маскируется под сердечный приступ. Возможно, есть какой-то иной способ.

Ло – женщина с воображением. Говорит, что у Марко есть поэма крупной формы о злой фее и что, возможно, я прав.

– Но иногда, Эгги, достаточно и этого.

Я смотрю на эти ее дурацкие гребаные мокасины. Она говорит, что мы устали.

– Мы приехали сюда и чудесно отдохнули, прекрасно провели время. Ты с удовольствием вернешься на работу. А дальше будет только лучше, я обещаю. На вечеринке по случаю помолвки нас ждет открытый бар. – Она смеется. – Может, я снова напьюсь.

Я – счастливчик. Так всегда говорил мой старик, когда речь заходила о казино. По всем раскладам ты не должен выиграть. Игра настроена против тебя. Каждый выигрыш – неожиданность, сбой системы. Вот почему, когда выиграл, уходи. Даже если взял меньше, чем хотелось бы. Первое правило игры, Эгги. Выигрыш – это выигрыш. Не испытывай удачу.

Я – машина. Робот. Я не могу остановиться. Я уже два дня не брила ноги и подмышки и даже не хочу представлять, как от меня пахнет. Волосы такие грязные, что остались «хвостом» даже после того, как я несколько часов – дней? – назад сняла эластичную ленту и подтерла ею краску на холсте. Никакой романтики в этом нет. Я в трансе, и если вдруг услышу пожарную тревогу, то, вероятно, останусь здесь и умру, потому что для меня это самое спокойное время, погруженное в нечто вне меня, обращающее мое тело в инструмент и выводящее мой мозг из телесного состояния, нечто зыбкое и плавучее, ничего не знающее о пожарах, мытье и обручальных кольцах.

Оно отрывает меня от работы и выталкивает на балкон. Пошатнувшись, я падаю в тяжелое, массивное кресло, выбранное интерьерным дизайнером. Город на месте, не горит. Поднимаю с пола колечко. Какое неподходящее место для такой вещи. Несчастное украшение измазано черной краской и присохло к плитке.

– Дура, – бормочу я под нос. – Ты и впрямь дура.

Мама Кэррига накупила чистящих средств, так что у нас есть все необходимое, то, чего нет ни у кого из наших знакомых, настоящие, хардкорные очистители, которые, медленно убивая тебя, заставляют блестеть пол. Обмакиваю краешек бумажного полотенца в синюю жидкость. И снова идет кругом голова. Я уже не помню, когда ела в последний раз. Кладу в микроволновку замороженное блюдо – спасибо мамочке Кэррига – и опускаюсь на пол. Я слишком грязная, чтобы сидеть на этой чудесной мебели, слишком паршивая, чтобы спать на его кровати, нашей кровати… не знаю.

Когда он сделал предложение, я застыла от неожиданности и вместо того, чтобы сказать да , не сказала ничего. Через минуту-другую колечко оказалось у меня на пальце. Кэрриг открыл холодильник.

– Кэр, нам надо поговорить.

– Какого черта. Это молоко миндальное.

– Кэр, посмотри на меня.

Но он захлопнул дверцу. Я сказала, что его молоко там, у задней стенки.

– Я всегда покупаю тебе обычное молоко. Потому что люблю тебя.

Он схватился за ручку, но дверца не открылась. В моделях с функцией энергосбережения она не открывается сразу после того, как закрылась. Кэрриг сорвался. Кричал. Орал. Топал ногами. Даже этот сраный холодильник и тот ведет себя как последняя сучка. Вот же паскудство. Ладно, Хлоя, просто не трогай меня .

Я осталась на кухне. Немного погодя он открыл холодильник и нашел свое молоко, свое драгоценное двухпроцентное коровье молоко.

– Извини, я просто не увидел.

Я сказала, что это из-за меня. Из-за того, что я больше не пишу. Что я постепенно становлюсь одной из тех дамочек, что бросают работу на следующий после свадьбы день. Он обнял меня. « Обещаю, ты будешь писать» , – сказал он, как будто человек, которого ты любишь, может обещать, что ты будешь делать. С другой стороны, разве не для того мы вступаем в брак, чтобы, когда ты устанешь, другой мог грести за тебя. Наливая в хлопья молоко, Кэрриг спокойно и логично объяснил, что свадьба пойдет мне на пользу.

– Ты будешь занята по горло, это тяжело, и тебе придется заниматься тем, что ты терпеть не можешь – разговаривать со своей мамой и с моей мамой.

– Я не испытываю ненависти к твоей матери.

Он улыбнулся.

– У тебя всегда получается лучше, когда дел выше крыши. Когда работа – что-то вроде бунта.

Я уже тогда могла бы сказать да . Это слово звучало во мне, отдаваясь эхом – да, да, да . Но я ничего не сказала. На следующее утро он разбудил меня уже после того, как принял душ и оделся.

– Я в Гонконг.

– Шутишь?

– Самое время. – Он отступил от кровати и, глядя в зеркало, поправил волосы.

– Кэрриг… – Я не знала, что сказать. – Я не хочу, чтобы ты уезжал из-за меня. И вчера промашка была моя, а не твоя.

Он положил колечко на прикроватную тумбочку.

– Знаю. То же самое и ко мне относится. Азиатский рынок не имеет к тебе никакого отношения.

Поначалу мы разговаривали каждый день. Потом через день. Сейчас я не слышала его уже неделю. Знаю, что у него все в порядке. Интернет жестоко разделался и с сюрпризами, и с романтикой. Я бы предпочла доказать свою любовь, сев в лодку и отправившись на поиски, а по прибытии обнаружить, что он уже отбыл под парусом, чтобы найти меня. Такая трагедия в духе «Даров волхвов» [80] Знаменитый рассказ О’Генри, где бедные молодожены продают самое дорогое, чтобы сделать рождественские подарки друг другу, но в итоге возникает совершенно неожиданная для обоих ситуация. мне ближе.