Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

Я готовлюсь ко сну. Пропускаю мягкую ткань шарфа сквозь пальцы, прежде чем привязать ногу к кровати. Я слишком устала, чтобы танцевать, но мне все еще нужен музыкальный ритм, чтобы подготовить тело ко сну.

Ложусь. Вставляю наушники в уши. Нажимаю «play».

Песня Эми Уайнхаус «Tears Dry On Their Own» успокаивает меня.

Я закрываю глаза и предаюсь надеждам.

Когда я прихожу на следующий вечер с работы, дом погружен в тишину. Никаких звуков, указывающих на то, что здесь кто-то есть. Не ощущается никакой энергии, которая обычно выдает близость людей, даже когда ты их не видишь. Хорошо. Марта и Джек уже ушли. Я не могу сдержать удовлетворенную полуулыбку.

Я направляюсь в свою комнату, где пишу Алексу. Спустя 20 минут от него приходит сообщение: «У входной двери».

Бегом спускаюсь по лестнице и втаскиваю его внутрь. На лбу и в уголках глаз у него от волнения пролегли морщинки, а волосы так растрепаны, словно он ерошил их руками. Он не рад быть здесь. Меня гложет чувство вины. Но я безжалостно расправляюсь с ним. Мне нужно, чтобы Алекс помог мне выяснить правду.

Он одет официально: на нем черный костюм и галстук. Алекс замечает, что я оценивающе его разглядываю.

— Меня ждут на рабочей вечеринке, организованной очень важным клиентом. Я сказал, что опоздаю, но не могу опоздать надолго. Так что у меня мало времени.

Я не могу не подозревать, что он хочет сбежать от меня как можно скорее и что он делает все это исключительно из ложного чувства долга по отношению к бывшей девушке. Знаете, как сэр Уолтер Райли, который бросил свой плащ в грязь, чтобы королева Бесс могла ступить на него. Пока мы поднимаемся по лестнице, я вспоминаю, как у нас все перестало быть прекрасно и превратилось в катастрофу.

Это был один из тех вечеров субботы, когда метро извергало из себя людей, и на улицах Лондона их было так много, что я задумалась о том, как всем хватает места в этом потрясающем городе. Я была удивлена, что их так много, ведь было очень холодно. Мороз пробирал до костей. Алекс умудрился заполучить билеты на новый крутой мюзикл, обязательный к просмотру. Несмотря на то что выступление было зрелищным, я не хотела вставать во время громоподобных бурных аплодисментов. Я хотела незаметно оставаться на своем месте. Но Алекс и слышать об этом не желал: он поднял меня, обхватил за талию и притянул к своему жаркому телу. Его радость была настолько заразительной, что я не могла не улыбаться, забыв обо всем, и не хлопать в ладоши. После этого мы зашли в бар и выпили слишком много «маргарит». Покачиваясь от выпитого, мы доплелись до его дома. Я не могла поверить, что этот красавчик, который обожает шутки и не хочет копаться у меня в голове, который любит жить моментом, был моим. Только моим.

Как только мы зашли к нему в квартиру, то не стали тратить время зря, а сразу отправились в постель и занялись сексом. Когда мы занимались любовью в первый раз, за пару недель до этого, я удивила саму себя тем, что не нервничала и была честна с ним насчет следов у себя на теле. Ни в чем другом я не была с ним откровенна. И я не говорила, что это мой первый раз. Разве это имеет значение в наши дни? Слово «девственность» все еще используется?

Алекс, мой дорогой Алекс не сказал ни слова. Вместо этого он снял с меня одежду и — это до сих пор вызывает слезы у меня на глазах — поцеловал все шрамы, которые только смог найти. Быстро и ласково, будто оставляя после каждого поцелуя семя любви. Мы занимались любовью со страстью и нежностью. Потом я лежала, свернувшись, в его объятиях.

Я не использовала шарф в первую ночь, когда мы уснули вместе, молясь, чтобы он мне не понадобился. И это сработало. Впервые за долгое время я проснулась, чувствуя себя свежей, готовой к новому дню и, самое главное, все еще находясь в своей постели. Во второй и в третий раз все было так же. Конечно, я сглупила, мне следовало догадаться: моя жизнь никогда не была такой легкой.

В ту ночь сны вернулись. И они были страшными. Блестящие бритвенно-острые лезвия, превращающиеся в остроконечные иглы, меняющиеся формы, водоворот цветов и бег, бег, бег. Проснувшись, я согнулась пополам в постели, обливаясь потом, а надо мной нависало напуганное лицо Алекса.

— Ты в порядке? — глупый вопрос с его стороны, потому что было ясно, что нет.

Я могла бы солгать ему, и, оглядываясь назад, может быть, мне так и следовало сделать; но его реакция на мои шрамы рассеяла мои страхи, и я решила, что могу рассказать ему все остальное. Я поцеловала его, встала с кровати и пошла за сумкой. Потом вернулась, держа в руках моего единственного настоящего друга — мой шарф. Алекс сел. Выражение его лица говорило о крайней подозрительности, за что я не могла его упрекнуть.

Он попытался пошутить:

— Просто, чтобы ты знала: я никогда раньше не занимался связыванием.

— Речь не об этом, — мне было не до шуток. Никто об этом не знал — даже мои родители. — Я должна привязать ногу к кровати.

— Что? — он тоже больше не шутил.

— Я иногда хожу во сне. И мне снятся ужасные сны. Это, — я приподняла шарф, — обычно помогает мне не блуждать во сне, но не всегда.

Взгляд, которым он меня одарил, выражал неверие, превратившееся в замешательство; а затем он просто закрылся от меня. Тогда я поняла, что потеряла его.

Он встал и отошел от меня. Я упрямо отказывалась объяснять. Если он не мог принять меня такой, какая я есть, то какого черта я делала в этой холодной комнате, обещавшей столько безоговорочной заботы и любви?

— Я посплю на диване. А ты, — он жестом указал на меня и шарф, — ложись на кровать.

Меня переполняла горечь. Почему я снова позволила отвергнуть себя? Той ночью я плакала. Рыдала, держа во рту шарф, чтобы заглушить звук. Я не удивилась, когда он вежливо сказал мне на следующее утро, что нам больше не стоит видеться.

Я снова была одна.

Как только мы оказываемся у меня в комнате, Алекс, вероятно, догадывается о ходе моих мыслей, потому что он хмурится, когда мы садимся на кровать. Он на секунду опускает взгляд, а потом снова поднимает его.

— Я очень сожалею о той ночи…

— Слушай, Алекс, в моей жизни и без того достаточно дерьма, не стоит будить во мне болезненные воспоминания.

— Мой брат намного старше меня, — он все равно начинает рассказывать свою историю. — Он служил в армии. Вернулся с войны в Ираке другим человеком. Кошмары, крики по ночам… — он прижимает пальцы к губам, кожа плотно обтягивает его скулы.

— Алекс, тебе необязательно…

Но все выливается наружу:

— Вот почему я повел себя как идиот в ту ночь. Я не хотел проходить через это снова. Мои родители обеспечили брату необходимое лечение, но до этого мы прошли через настоящий ад, — он заглядывает мне глубоко в глаза. — Мне не нужна была девушка с такой травмой. Я знаю, это эгоистично, но, видя своего брата таким день за днем, я чувствовал себя так, будто умираю внутри. Джоэл научил меня ездить на велосипеде, впервые дал мне попробовать алкоголь за спиной у родителей, взял меня в мой первый отпуск за границей, — он поднимает голову. Ошеломляюще сильная боль заставляет его побледнеть. — Я знаю, ему было стыдно за то, каким я его увидел, когда он вернулся. Он гордился своей ролью старшего брата, — в его голосе слышится неистовый жар. — Мне никогда не было за него стыдно. Но в то же время это был опыт, который я не хочу переживать снова.