Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

Я ухожу оттуда, прежде чем Алекс успевает произнести хоть слово.

Это не может ждать ни минуты. Я найду недостающую часть истории Джона Питерса — даже если мне придется разнести комнату на части.

Джон Питерс. Джон Питерс. Джон Питерс.

Его имя отскакивает из одного угла моего мозга в другой, когда я вхожу в дом с маниакальной решимостью. Кому, черт возьми, нужен Алекс? Сама выясню, что еще написал Джон. Разве я не искала в одиночку годами? Я отказываюсь думать о том, что это может быть пустой тратой времени и на стене больше нет текста. Части или частей истории не хватает, и я знаю, что они там.

Странное ощущение ушло, и я снова почти контролирую себя. Почти. Я чувствую легкую усталость, которая не оставляет меня в покое. Поднимаясь по лестнице, я держусь за перила. Мне повезло, потому что хозяев не видно.

Оказалось, я поторопилась с этим замечанием, потому что, поворачивая на площадку второго этажа, натыкаюсь на Джека. Он выглядит неопрятно, одежда на нем грязная: наверное, делал свой не внушающий доверия мелкий ремонт. Но пучок гордо возвышается у него на голове, как будто он первая красавица бала.

— Мне нужно поговорить с тобой, — говорит он, подходя ближе. От него воняет скипидаром.

— Извини, придется попозже, я тороплюсь.

Я проскальзываю мимо него, игнорируя его крик: «Лиза!» Я не в настроении для его фокусов. К счастью, он не следует за мной, когда я с нетерпением поднимаюсь по лестнице, ведущей ко мне в комнату.

Джон Питерс. Джон Питерс. Джон Питерс.

Имя звучит все громче, я иду все быстрее. Поднимаюсь на площадку. Оказываюсь лицом к двери. Предвкушение настолько велико, что я боюсь снова потерять контроль над собой. Я привожу в порядок дыхание.

Раз, два, вот моя туфля.

Я готова. Надеюсь, Джон тоже.

Я подхожу к двери. Открываю ее.

И отступаю назад в изумлении и шоке. Я не верю своим глазам. Я в ужасе и бешенстве.

Моя комната полностью покрашена в черный цвет.

Стены, пол, потолок, световой люк, оконная рама…

Нет! Нет! Нет! Стены. Я перестаю осознавать, что я делаю и куда иду. Вдруг понимаю, что в исступлении цепляюсь согнутыми пальцами за обои на стенах. Вот только натыкаются они на холодный и твердый кирпич. Нет никаких обоев. Они пропали. Этого не может быть. Такое не может происходить на самом деле. Я вижу очередной безумный сон или бодрствую во сне? Я закрываю глаза, пытаясь успокоить свое бешеное дыхание.

Раз, два, вот моя…

Я забыла, что дальше. Делаю вторую попытку.

Раз, два, вот моя…

Мои глаза открываются. О, боже, это взаправду. Я кладу трясущуюся руку на свои дрожащие губы, беспомощно кружа по комнате. Стена с окном черная. Стена, возле которой стоит кровать, черная. Стена с дверью — тоже черная. Все черное. Цвета блестящего черного дерева, черного-пречерного.

Слова Джона исчезли. Исчезли.

Меня переполняет такое сильное горе, что я чуть не падаю на отвратительно покрашенный черный пол.

Я стону и обеими руками хватаюсь за ближайшую к себе стену, пытаясь стереть краску. Я тру, тру и тру. Но она не стирается. Она прилипла намертво. В оцепенении я смотрю на свои ладони, как будто ожидая увидеть, что они в крови.

Меня охватывает ярость, темная, как эта комната. Если этот ублюдок, выращивающий травку, думает, что ему это сойдет с рук, то он не на ту напал. Я пулей вылетаю из комнаты, иду вниз и вижу Джека на кухне; он посвистывает, заваривая себе чай.

— Да как ты посмел, — бросаюсь я на него со всей силой своего гнева.

Он улыбается мне своей отвратительной хитрой улыбкой.

— Я пытался сказать тебе, до того как ты пошла наверх, гордо задрав свой нос, что я отремонтировал комнату.

— Отремонтировал? — я ору и намерена продолжать в том же духе. — Кто дал тебе право заходить в мою комнату и что-то там менять? Ты не имеешь права.

Он становится серьезным.

— Не имею права? Во-первых, это наша комната в нашем доме. Во-вторых, если ты внимательно прочитаешь договор аренды, то тебе станет ясно как белый день, что хозяева могут делать в ней любой косметический ремонт.

Я понимаю, что мне нечего на это ответить. Я дико зла на саму себя.

— Я хочу, чтобы ты как-нибудь снял эту краску со стен. Мне все равно, как ты это сделаешь, просто сделай.

Он поднимает кружку и делает глоток чая.

— Не могу, дорогуша, — у него хватает наглости улыбаться. — Я думал, ты будешь рада, что я починил световой люк. Хотя я и говорил Марте, что лучше оставить его еще на несколько дней, но моя дорогая супруга заявила, что пора с этим разобраться.

Внезапно я замираю. Замираю всем телом.

— Это Марта сказала тебе это сделать?

Он делает большой глоток чая, переводя взгляд на меня.

— В чем проблема? Люк я починил. Ты же по этому поводу меня пилила, с тех пор как переехала сюда, верно? — он высокомерно поднимает подбородок. — Сама знаешь, что можешь сделать, если тебе что-то не нравится.

Я чуть не начинаю рычать на него, но останавливаюсь на полпути. Я не доставлю этому идиоту такого удовольствия.

Я решаю сразить его наповал добротой. С величайшим удовольствием и радостью я говорю ему:

— Я буду здесь жить все полгода. Уверена, ты привыкнешь.

Поворачиваюсь на каблуках и ухожу. Пока я поднимаюсь по лестнице, у меня в голове звучит имя. Но не Джона Питерса, а Марты Палмер.

Есть только одна причина, по которой она могла велеть своему мужу покрасить мою комнату в черный цвет: она хочет выгнать меня. Мышь, падальные мухи, Бетти — это все Марта. Боже мой, она носит на шее бирку с именем бедной кошки как медаль за отвагу. Разве не так поступают серийные убийцы? Забирают трофеи с места убийства. В этом доме всем заправляет она. Я должна искренне поаплодировать ей за ее великолепное представление, которое так убедило меня в том, что она несчастная жена, с которой плохо обращаются. Она идеально исполнила песню «Мы, девочки, должны держаться вместе».

Я чувствую в Марте что-то холодное и расчетливое, и оно приводит меня в ужас.

Сегодня вечером я остаюсь у себя в комнате. Не ем. Не пью. Не слушаю Эми. Черные стены словно заставляют мою комнату сжаться. Вообще я обожаю черный цвет. Он обладает диапазоном, который мало кто понимает. Но черный цвет, который окружает меня сейчас, душит. Он такой же бездонный, как и мое отчаяние.

— Марта поступила так же и с тобой, Джон? — спрашиваю я у комнаты, лежа на кровати. — Поэтому ты лишил себя жизни? Потому что она пыталась тебя прогнать?

Нет. Что бы ни заставило Джона попрощаться с миром, я уверена, что это не имеет ничего общего с Мартой, отвратительной убийцей кошек. Его слова рассказали о чем-то гораздо более глубоком и болезненном, что толкнуло его в пропасть. Что же это было?