Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

Марта качает головой.

— Послушай, Лиза, у нас нет предубеждений против людей с психическими проблемами. Это очень распространенный недуг в наши тяжелые времена. Но ты же не можешь всерьез ожидать, что мы с Джеком будем нести за них ответственность. Ты ведь это понимаешь? Понимаешь, о чем я говорю? Неужели справедливо обременять нас своими проблемами, когда тебе явно нужна профессиональная помощь? Тебе будет гораздо лучше у себя дома, — она тянется к моей руке, полагаю, чтобы подбодрить меня таким образом. Меня передергивает.

У Марты кривится рот, когда она видит мою реакцию.

— Поезжай домой, Лиза; вызови врача и поправляйся в обстановке, в которой ты чувствуешь себя комфортно и в безопасности.

Я смотрю ей прямо в глаза.

— Хочешь сказать, здесь я не в безопасности?

Я не даю ей возможности ответить, поворачиваюсь спиной и ухожу. От Марты, которая помогла мне той ночью, когда я бодрствовала во сне, не осталось и следа. Вот что я точно знаю: настоящая Марта — это та высокомерная, жестокая женщина, которую я видела с доктором Уилсоном. Женщина, которая ходит с высоко задранным носом и презрительно смотрит на мир. Я видела ее в кофейне на главной улице, когда она разговаривала с доктором Уилсоном, как будто он грязь у нее на подошве.

Все, что я могу сделать, — это быть начеку и попытаться держаться на шаг впереди Марты с ее кошмарами, которые она может мне уготовить. Что бы она ни сделала, ничто не заставит меня покинуть этот дом.

Наверху я закрываю за собой дверь и готовлюсь к выходу. Достаю одну из бутылок с водой, которые спрятала в гардеробе. Долго и жадно пью, пытаясь прояснить мысли.

Внутри меня словно поселился монстр. То яркое чувство — словно я могу ходить по воде, и мир прекрасен, — которое у меня было вчера, теперь проявило свою обратную сторону. Я уже не на седьмом небе, а в тревоге и депрессии.

Я иду по центральной улице, но она как будто превратилась в беговую дорожку, потому что, похоже, я так никуда и не продвинулась. Как это возможно? Я чувствую, что мои ноги идут, одна ступает впереди другой, но когда я оглядываюсь вокруг, то понимаю, что так и не отошла от станции метро. Паника нарастает и нарастает. Мои нервные окончания — это крошечные электрические точки, которые бьют мою кожу током. Яркие цвета вокруг растворились, их сменил лишь один цвет — цвет мрачных теней. Эти мрачные тени колеблются, движутся, качаются. Я чувствую, как люди смотрят на меня. Мои губы двигаются. Я что-то говорю? Улица такая уродливая, что мне срочно нужно сбежать, но мои ноги меня не слушаются. Может быть, человек, похожий на меня, заслуживает находиться в таком неприятном месте?

Я не контролирую себя. Пожалуйста, помогите мне. Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне . Доктор Уилсон был прав. Я разваливаюсь на части.

Чья-то рука касается моего плеча. Я не вздрагиваю и не подскакиваю от испуга (какая глупая фраза!), но останавливаюсь. Дело в том, что я знаю, чья это рука. Когда-то она успокаивала меня, позволяла чувствовать себя в безопасности. Заставляла меня на время забыть обо всех своих проблемах.

Я поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Алексом. В отличие от того, что меня окружает, он в ярких цветах.

Он шокирован моим видом. И я его не виню. Вероятно, я выгляжу как страшная развалина: чудовище из фильма ужасов с короткими волосами и огромными выпученными глазами.

— Лиза, послушай меня, — он говорит медленно, словно я идиотка. — Я отведу тебя в кафе через дорогу. Закажу тебе двойной эспрессо. Ты выпьешь его. А потом ты должна рассказать мне, что случилось.

Я не отвечаю, позволяя ему отвести меня в кафе и усадить за столик в глубине зала. Я пью кофе, и кофеин в нем начинает действовать в полную силу, что помогает мне выйти из этого мира, который я не могу контролировать.

— Что происходит? — его лицо выглядит таким озабоченным, что я хочу положить голову на стол и заплакать.

— Я не знаю. Не очень хорошо спала прошлой ночью, — я поправляю себя: — Я сходила с ума, — не рассказываю ему о странном вчерашнем инциденте. — Я так устала. Так устала.

Он кладет свою ладонь на мою безжизненную руку.

— Почему бы тебе не поехать ко мне домой и не прилечь…

— Нет. Я не могу этого сделать. Я должна вернуться в дом, — я пытаюсь встать, но давление его руки удерживает меня на месте.

Он смотрит на меня пронзительным взглядом.

— Ты что-то принимаешь?

Я знаю, что он имеет в виду: то, что покупают на улице, а не по рецепту врача.

— Это дерьмо меня не интересует, — я кладу сумку на колени. Выуживаю оттуда свои таблетки, и мое лицо горит от унижения, потому что сейчас он узнает еще одну мою позорную тайну.

Я держу флакон с таблетками как ручную гранату.

— Ты хочешь правду, так вот она, — выпаливаю я. — Это антидепрессанты. Я принимаю их с тех пор как… — я захлопываю рот: не хочу, чтобы он узнал об инциденте (он же — попытка самоубийства). — Уже какое-то время. Принимаю их по необходимости.

— От них должны расширяться зрачки, как сейчас?

Я хочу заорать на него, но мой голос так же слаб, как и я сама.

— Откуда, черт возьми, мне знать? — мой тон наливается сарказмом. — Перед тем как я их принимаю, я не разговариваю с ними и не прошу рассказать мне все тонкости их работы.

Почему я так ядовита с Алексом? Он всего лишь хочет помочь мне.

Его рука соскальзывает с моей, и он смотрит мне в глаза прямо и открыто.

— Когда я увидел тебя у станции метро, ты ходила туда-сюда и бормотала снова и снова: «Где они? Где они?»

— Думаешь, я схожу с ума? — только Алекс из всех, кого я знаю, может сказать мне правду.

Он наклоняется ближе.

— Я думаю, тебе нужно вернуться к врачу и попросить его изменить либо дозу лекарства, которое ты принимаешь, либо само лекарство.

— Ты мог бы полюбить такую женщину, как я? Полюбить по-настоящему? — я не знаю, откуда взялись эти слова; я определенно не собиралась их произносить.

— Хочешь честно? — он не колеблется.

Я киваю и молюсь. Последнее, что мне сейчас нужно, это чтобы меня отвергли.

— Я не могу сейчас думать о любви. Это банально по сравнению с тем, что с тобой происходит. Что я чувствую, так это страх за тебя. Я боюсь, что тебя затягивает в бездонную яму, из которой ты никогда не выберешься. И я чувствую себя виноватым.

— Почему? — мои слова звучат как тихий крик.

Он поднимает руки, как будто сдается.

— Если бы я не сообщил тебе информацию об этом Джоне Питерсе, то, может быть, — ну вдруг? — ты бы собрала свои вещи и уехала из этого балагана. Там для тебя небезопасно.

— Я знаю, что выгляжу, наверное, как персонаж из «Шоу ужасов Рокки Хоррора», — тут мы позволяем себе слегка улыбнуться, — но без тебя я бы никогда даже не приблизилась к правде. А я к ней приближаюсь, поверь мне.