Максин Чан - Восьмая личность

Возникает вопрос: относится ли этот подарок к тем, что может прислать подруга?..

Обратить внимание на контрперенос: пылкий, возбужденный. Конфликт».

В мои ноздри вторгается стерильный запах горной сосны, смешанный с распаренным корнем лотоса. Не такой уж неприятный запах, думаю я.

«Шутишь? — говорит Раннер, морща нос. — Это же вонь!»

К ней присоединяется Долли:

«Ага, запах противный».

Я оглядываю незнакомую кухню, маленькую и вычищенную до блеска. Стопка бумажных полотенец пристроилась рядом с мойкой, над которой висит пара розовых резиновых перчаток — они напоминают коровье вымя в стиле Дали. На подоконнике — белый пластмассовый «Кот удачи», он залит солнцем и машет лапами вверх-вниз, вверх-вниз. В его улыбке кроется угроза.

«Дом, это то место, откуда мы начинаем…»

Так написано на декоративной табличке, висящей над мисками для риса, составленными в некое подобие Пизанской башни. Гул от вытяжки над плитой громкий и дребезжащий — как от турбин самолета, — и кажется, что стены кухни вот-вот рухнут.

Кесси перемещается от вока к духовке и от духовки к воку. Медленно и вдумчиво. Короткий подход к дубовой разделочной доске, где лежит уже помытая китайская капуста, — и ее руки принимаются ловко орудовать стальным ножом, с которым было бы не страшно оказаться в дремучем лесу.

— Мы побудем немного, — шепчет Элла. — Я пообещала Грейс, что потом поведу ее в кино.

— Ладно, — киваю я.

Она знает, что я испытываю двойственное чувство от пребывания здесь. Я посоветовалась со Стаей, прежде чем ехать сюда. Раннер тогда вышла вперед и от имени всех заявила:

«С нами все будет в порядке».

Элла наблюдает, как Кесси вращает вок, вместо соли добавляет соевый соус и ждет момента, когда нужно уменьшить огонь. От восхитительного запаха чеснока и чили у меня урчит в животе.

— Навид сказал, что тебе, возможно, понадобится помощь, чтобы обустроить одну из комнат, — перекрикивает гул вытяжки Элла, — или позаниматься с девочками. Он говорил, что у них не все хорошо с английским.

Кесси улыбается.

— Одну минуту, — говорит она, отжимая листья китайской капусты. Вода течет с них, как с обвисшего зонтика.

С довольным видом она кладет их на свиные ножки, добавляет хорошую порцию меда, горсть кунжута. Это одно из моих любимых блюд. Неожиданно во вспышке воспоминания я вижу своего отца, такого живого, как будто он здесь, рядом. Сунув нос в кастрюлю с молочным поросенком, он с удовольствием ест блестящее сладкое мясо. Его волосы зачесаны назад, рукава ослепительно-белой рубашки закатаны до локтей.

Элла поворачивается ко мне и взглядом указывает на трех девочек-подростков в разной степени раздетости. Они по-турецки сидят за низким деревянным столом, где все подготовлено к ритуалу чаепития. Из четырех крохотных чашечек самая изящная, с извивающимся и тянущимся к своему хвосту оранжевым драконом, — для Кесси. Одна из девочек берет палочки для еды, стоящие в кружке с дезинфицирующим средством. Оглядывая меня с ног до головы, девочка одной палочкой протыкает булку.

— Tā mā de xiāngjiāo! — хихикает она.

Все трое кудахчут, как ведьмы в «Макбете»:

Я не отвечаю, не желая пока что обнаруживать свое двуязычие. Их интернационализированный расизм и ненависть к самим себе — невидимый кинжал, направленный на них же и против меня. По их искаженным лицам я понимаю, что это заученное поведение настолько укоренилось в них, что они могут только ненавидеть.

Кесси наклоняется к свиным ножкам и втягивает в себя запах, она едва не касается носом глазированной сочной мякоти. Взяв ложку, она зачерпывает немного ароматного соуса. Пробует.

— Ммм, как вкусно. Попробуй, — говорит она, протягивая мне ложку.

Я подхожу. Наклоняюсь и пробую.

— Великолепно, — говорю я. Запах напоминает мне о мире моего отца.

Она отщипывает кусочек мяса и подает мне.

— Это мясо придает сил. Hǎo?

— Хорошо, — киваю я.

— Ты говоришь на мандаринском?

Я поворачиваюсь и смотрю на трех девочек.

— Shì, — резко говорю я. — Wǒ bùshì tā mā de xiāngjiāo!

Кесси дает мне еще мяса.

— А ты откуда?

— Отсюда, — говорю я. — А отец из подрайона Синьхуа.

— Нет!

Я киваю.

— Да, он приехал очень давно.

— Ты видишься с ним?

— Нет.

Она кладет руку мне на плечо.

— А я из Синьцзяна. Твой отец понял бы, о чем я — Синьхуа, Синьцзян и Дайджалин были частью одного поселка до того, как их преобразовали в район. — Смеясь, она шлепает меня по спине, причем шлепает довольно сильно. — Мы практически соседи! Как семья!

Я выдавливаю из себя улыбку и присоединяюсь к ее веселью. Хахахахахахахаха. Так я завоюю доверие, говорю я себе. Хахахахахахахаха. Шон. Кесси. Я обдурю их обоих и получу то, что поможет нам разделаться с негодяем Навидом.

«Да, — соглашается Раннер, — здесь и в клубе мы соберем против него все возможные доказательства — нелегальные девочки, видео, отмывание денег, — а потом отнесем их в полицию».

— Из-за чего был сыр-бор? — спрашивает Элла, поднимаясь по шлифованной деревянной лестнице на второй этаж. Я, все с той же фальшивой улыбкой на лице, следую за ней.

— Они назвали меня бананом, xiāngjiāo. Желтой снаружи, белой внутри.

— Ужас какой! — говорит она, гримасничая, как ребенок, которого заставляют есть овощи.

— Знаю, — говорю я. — Это задевает. Чертовы сучки.

— Думаешь, эти девочки говорят по-английски?

— Немного, наверное, — шепчу я. — Навид и Кесси считают, что они должны знать язык только для того, чтобы ориентироваться в городе и выполнять мелкие поручения. Но не настолько, чтобы стать слишком независимыми. Вероятно, поэтому он и попросил тебя помочь им. Что он сказал?

— Именно это. Научи их основам. Больше ничему.

— Разумно. Если они станут самостоятельными, они смогут посеять смуту.

«Ты права, — добавляет Раннер, — лучший способ контролировать человека — заставить его почувствовать себя как можно дальше от дома. Это включает и незнание языка той страны, где живешь».

Я насчитываю в Дрессировочном доме пять спален: три на втором этаже, две на первом. Стены в основном голые, если не считать случайно оказавшихся там открыток и высохших следов от потеков воды. Кесси идет за нами и указывает на маленькую комнатку с белеными стенами, как в гардеробной «Электры». С соснового шеста свисает красный шелковый саронг.

Я бросаю быстрый взгляд в соседнюю комнату: две сдвинутые односпальные кровати, одно большое одеяло. В углу гигантский плюшевый панда с огромными стеклянными глазами.