Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1

– А какие задачи вы ставите на сегодня, Джеймс? – поинтересовался Смолев. – И в какой последовательности?

– Мы сегодня работаем на средней глубине. При моделировании такого подъема в виртуальном режиме программа показала самую низкую степень риска. Аквалангисты сначала растянут специальную сеть, чтобы не дать амфорам упасть ниже, когда мы начнем работы и расшевелим грунт. Потом с помощью лебедки, тросов и плетеной гондолы начнем поднимать наверх амфору за амфорой. Видите, – он показал пальцем на экран, – вот в этой точке! Сначала мы поднимем те, что лежат на поверхности дна, потом с помощью водного насоса освободим амфоры второго яруса, что скрыты в песке. – Его пальцы снова забегали по клавишам. – Вот так, я убрал песок и развернул изображение. Видите, здесь, в грунте, на глубине полутора метров лежат еще пять амфор? Песок здесь очень плотный, слежавшийся. Морское течение прессует и утрамбовывает его в очень плотную субстанцию… Придется попотеть, но именно эти амфоры внушают мне больше всего ожиданий на успех. Природа словно сама сделала все, чтобы запечатать и надежно сохранить их содержимое. А, кстати, – приподнялся он на мешках и помахал кому-то рукой, – вот и кавалерия!

Баркас уже прошел мыс и, сбавляя ход, приближался к точке работ. От берега, до которого было метров пятьсот – не больше, к баркасу, стремительно разрезая водную гладь, летели три водных мотоцикла.

Когда ты угодил в шторм – обратной дороги нет.

Человек часто сам себе злейший враг!

Луций Сергий Апелла спасался бегством.

Томительные часы, наполненные леденящим душу страхом и бессильным ожиданием опасности, складывались в тягучие дни и ночи. А ночами он почти не спал; лишь подремывал, как гонимый зверь, вполглаза, резко вздрагивая всем телом при малейшем шорохе и загнанно озираясь вокруг в неровном свете чадивших светильников. А шорохов и скрипов на судне хватало!

Разве такая ночь, будь она трижды проклята, может успокоить и дать отдых измученному телу и издерганной страхом душе? Даже расстояние между ним и Римом, увеличивавшееся с каждым днем, не так радовало его, как в первые дни бегства.

Из безрадостных дней и мучительных ночей складывались тоскливые недели. И чем дальше плыло его судно, тем больше других кошмаров поселялось в его воспаленном сознании.

Апелла не снисходил к общению с экипажем онерарии: это бы уронило его достоинство в их глазах, чего вольноотпущенник никак не мог допустить.

Будет еще богатый купец из Лациума вести разговоры с разным сбродом!

Изредка пытался побеседовать с капитаном – невозмутимым и малоразговорчивым критянином, – тот на вопросы отвечал односложно и уклончиво, повторяя, как попугай, лишь одно: если даст Посейдон, все будет благополучно! Вот и поговори с таким. Проклятый болван!

А если не даст? То что тогда? И сколько еще идти им? Смогут ли они благополучно прибыть в Эфес и довезти свой груз в целости и сохранности? А если киликийские пираты заметят их судно по дороге? Сможет ли онерария уйти от погони? Защитят ли матросы Апеллу и его груз? На эти вопросы, рвущие его душу, Апелла никак не мог добиться ответа. Да и сам капитан казался подозрительнее ему с каждым днем. Недаром пословица говорит, что все критяне – воры и обманщики!

Все чаще вольноотпущенник целыми днями просиживал один в своей каюте на корме, завернувшись в угрюмое молчание, как в тогу, и непрерывно цедя вино из самой глубокой чаши, чтобы лишний раз не звать старого раба с кувшином. Раб был болен, его лихорадило. Он то и дело долго и надсадно кашлял, чем страшно раздражал хозяина. Толку от него не было почти никакого, и старик почти все время лежал в забытьи у входа в каюту. По крайней мере, когда он спал, не было слышно этого ужасного кашля, он лишь постанывал во сне. Несколько раз – мыслимое ли дело! – Апелле пришлось даже самому налить себе вина из кувшина! Какие тяготы приходится терпеть из-за нерадивых рабов!.. Мальчишка-виночерпий – тот и вовсе сбежал, как только представилась возможность, еще у берегов Сицилии. Прыгнул за борт глубокой ночью, когда они шли мимо островов, и был таков!

Надеюсь, этот маленький мерзавец утонул, море в ту ночь было бурным, зло подумал Апелла. Но вскоре его мысли вернулись к его собственной судьбе, которая волновала его гораздо сильнее.

Да, Гней Помпей почти пять лет назад разбил огромную пиратскую эскадру, что наводила ужас на все Средиземноморье.

Он прочесал, как частым гребнем, все заливы, бухты и побережья; уничтожил тысячи кораблей, базы и стоянки, крепости и прибрежные города этих морских разбойников.

Их бесчинства на морях привели к голодным волнениям в самом Риме – и тогда терпение Рима лопнуло. Но что толку?

Великий Помпей решил проявить милосердие: из двадцати тысяч захваченных в плен пиратов он казнил всего лишь триста главарей, а остальным даровал жизнь, поселив их на киликийских равнинах.

Нет, Апелла бы не поступил так глупо и опрометчиво. Да и что такое двадцать тысяч каких-то оборванцев для Рима? Жалкая горстка разбойников! Их всех следовало убить на арене Большого Цирка, как не раз уже было до этого. И никто бы не пискнул! Глупо, как глупо! Апелла покачал головой.

Глупо думать, что эти молодчики, которые годами грабили торговые суда, воевали с Римом на стороне Митридата, все дружно и разом превратятся в мирных землепашцев. Какой сквозняк был в голове у Великого Помпея, когда он решил их всех помиловать?! Да, они ему благодарны. Ему! Но и только-то!

На морях стало чище, но все равно онерария Апеллы – слишком лакомый кусок для этого отребья! А насколько было бы спокойнее!

В сотый раз он тоскливо вздохнул и поежился, плотнее закутываясь в гиматий. Апелла понимал, что нападение пиратов означает для него лично – римского вольноотпущенника самого Луция Сергия Катилины. И к оракулу не ходи: издевательства и пытки, а затем и мучительная смерть в морской пучине.

Из рассказов морских торговцев, что ему доводилось слышать на постоялых дворах Помпеи и в тавернах Остии, Апелла знал о дьявольской изобретательности пиратов, когда дело доходило до пыток.

Глумясь над пленниками, их накрепко связывали лицом к лицу с мертвецами, протягивали на канате под килем, на ходу корабля просовывали головой наружу сквозь кожаные манжеты нижнего ряда весел, заставляя «прогуляться» по фальшборту.

А как они расправлялись со знатными римлянами с захваченных кораблей?

Если пленник с гордостью произносил магическую формулу: «Я – римский гражданин!» – пираты с испуганным видом униженно вымаливали прощение и, дабы они сами или их коллеги вторично не стали жертвами пагубного заблуждения, облачали пленника в тогу и сандалии, а затем с тысячью извинений указывали ему направление к дому и наконец, вдоволь поиздевавшись над запуганной и ничего не понимающей жертвой, почтительнейше вышвыривали за борт, если он не желал воспользоваться спущенной посреди моря сходней.