Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1

И не только в Помпее дело. Благородный Юлий Цезарь тоже приложил к этому руку. Эту историю в Риме знали очень хорошо.

Лет пятнадцать назад римский корабль, шедший из Вифинии на Родос, был захвачен морскими разбойниками у острова Фармакуссы, недалеко от Милета.

Пиратам повезло: среди пассажиров был молодой римский патриций с большой свитой, направлявшийся на Родос, чтобы поступить в прославленную школу красноречия Апполония Молона, учителя самого Цицерона.

Поняв, кого им послала в руки судьба, они потребовали колоссальный выкуп в двадцать талантов серебром, на что благородный римлянин рассмеялся им в лицо, заявив, что требовать за него так мало – означает, что пираты хотят его оскорбить и унизить. Его свобода стоит минимум пятьдесят талантов, гордо заявил он. И он готов заплатить такой выкуп!

Пираты поспешили согласиться и перевезли патриция на свой остров, где он пользовался известной свободой, занимался декламацией и риторикой, сочинял поэмы и речи, предварительно разослав почти всю свою свиту по городам Малой Азии с письмами к наместникам провинций. При себе он оставил лишь лекаря и двух слуг.

По утрам он зачитывал пиратам сочиненные накануне речи, но те лишь смеялись над ним и считали его римским дурачком. Поэтому, когда он говорил им открыто, что после выплаты выкупа обязательно им отомстит, и даже сообщал о способах, какими они будут казнены, они лишь смеялись еще сильнее.

Откуда им было знать, с кем они имеют дело!..

Через сорок дней прибыл корабль с выкупом; пленник живым и невредимым возвратился на нем в Милет. Там он без промедления снарядил корабли, собрал войско и вернулся на пиратский остров. Пираты еще даже не успели поделить богатую добычу, как он захватил их в плен. Все пиратские сокровища, что были на острове, он присвоил себе в качестве приза, рассчитался с кредиторами, а разбойников доставил в Пергам и заключил в тюрьму.

Совершив эти подвиги, патриций отправился к проконсулу провинции Азии Марку Юнию и предложил ему исполнить свои обязанности и казнить пленных пиратов. Но Юний из зависти к захваченным патрицием богатствам и в надежде на свою долю не спешил: он заявил, что «займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время».

Тогда молодой патриций, пожав плечами и рассудив, что уж у него-то времени точно предостаточно, сам выполнил работу проконсула. Вернувшись в Пергам, он приказал распять пойманных пиратов, как он и предсказывал им это часто на острове. В благодарность же за мягкое с ним обращение и, не желая подавать пример ненужной жестокости, он приказал, прежде чем развесить пиратов по крестам, заколоть их.

Благородный человек, что тут скажешь! – подумал Апелла и сделал еще один глоток из чаши.

Но после этого пираты Эгейского моря отчего-то особо невзлюбили благородных римлян. За него уж точно никто не даст ни денария, перережут глотку и сбросят в воду на корм рыбам. Он выпил еще.

Сегодня корабль особенно качало. Хорошо, что у него нет морской болезни, подумал вольноотпущенник. Третий день они шли Эгейским морем в направлении Кикладских островов.

С утра капитан был особенно неразговорчив, даже груб с ним. Он посмел повернуться к нему спиной, когда Апелла в очередной раз поинтересовался, сколько дней им еще болтаться в этом проклятом море и когда, наконец, они прибудут в Эфес. Этот мерзавец буркнул что-то себе под нос, что вызвало обидные смешки у матросов, находившихся поблизости.

Апелле пришлось уйти с палубы в свою каюту на корму, чтобы не видеть насмешки и презрения в их взглядах.

Да как они смеют?

А может, они догадались, что он предал своего господина? – внезапно пришла ему в голову обжигающая мысль. Может быть, они теперь хотят предать его? Холодная, липкая волна ужаса снова накатила и захлестнула его сознание, и Апелла беспомощно забился в ней, как рыбак, запутавшийся в собственных сетях.

А что, если капитан уже сговорился с пиратами и работорговцами с Делоса на Кикладах, послав им весточку из порта, куда они заходили накануне пополнить запасы пресной воды?

Слышал Апелла, что в Делосе продавали по десять тысяч рабов в день. Огромная гавань была забита судами с этими несчастными, которых ежедневно привозили и увозили пиратские либурны. Торговля шла так бойко, что родилась на Делосе поговорка: «Купец, швартуй корабль и разгружай свой груз скорей, он уже продан!». В свое время и он хотел поживиться, отхватить свой кусок пожирнее от этого пирога, но не успел.

Кряхтя, он поднялся и снова налил себе чашу вина до краев из кувшина, что висел в углу каюты.

Чем больше Луций Сергий Апелла пил, тем очевидней ему казалось, что так оно и есть, что догадка его верна и он сумел раскрыть коварный замысел капитана и его экипажа. Эти мерзавцы все заодно: они решили продать его пиратам-работорговцам, захватить его золото и драгоценности, его фалернское вино, весь груз корабля, да и сам корабль, – а он им так доверял! Они думают, что могут эти двое против целой команды в двенадцать человек – один римлянин и его старый больной раб?

Но, ничего, ничего, Апелла им покажет, безостановочно твердил он про себя. Еще посмотрим, кто кого! Я вас всех…

Он бросился к сундуку, стоявшему в углу и лихорадочно роясь в нем, приговаривал: «Апелла не дурак, Апеллу голыми руками не возьмешь, Апелла вам всем еще покажет!».

Найдя наконец то, что он искал – гладиус, короткий обоюдоострый меч в драгоценных ножнах, он прижал его к себе и, затравленно озираясь по сторонам, отполз вместе с чашей в дальний угол каюты. Апелла уже знал, что будет делать! Осталось дождаться ночи.

Через три часа, пнув ногой спящего старика-раба, он приказал ему подняться и следовать за ним.

Кашляя и дрожа всем телом, старик покорно поплелся за хозяином.

Огромные весла, что управляли ходом онерарии, находились на корме, сразу за каютой. Апелла часто просыпался от их скрипа по ночам, когда ночной вахтенный матрос, сверяя движение корабля по звездам, менял угол огромных лопастей румпеля, заставляя судно следовать проложенным курсом, несмотря на меняющийся ветер и морские течения.

Была глухая ночь.

Судно качало, волны с шумом били в округлые борта, обшитые тонкими свинцовыми пластинами. Мачты и такелаж скрипели, основной парус, наполненный ветром, звенел от натуги.

Небольшой прямоугольный парус-артемон, вывешенный на наклоненной вперед носовой мачте, то и дело громко хлопал полотнищем, поймав очередной порыв бокового ветра, – и тогда судно вздрагивало и делало рывок вперед.

На палубе было мокро от брызг; вся команда забилась в трюм, оставив на палубе лишь вахтенного матроса на корме.