Стейнар Браги - Ката

Йоун скосил глаза на соседний столик, словно пытаясь что-то сообразить.

– А так – что слышно об Эль Торо и Монике? Они вроде в Лондоне нажили миллионы? Ты до сих пор у себя в темнице узлы исследуешь?

– Мне нехорошо, – проговорил Йоун; его голос дрожал.

– Я знаю, чем ты занимался. Это ты писал письма моей дочери после того, как познакомился с ней в церкви! И со сколькими же подростками ты там познакомился? Это ты предложил ей подписаться на журнал «Юношество»? И завязать переписку с девочкой, которая интересуется Иисусом и парнями? Ты ей жизнь загубил, понимаешь? А все для того, чтобы обсуждать с ней, ребенком, всякие непристойности, а потом из своего членишка крошечного сперму изрыгать – вот как все просто!.. У меня есть на руках первые письма из вашей переписки, – продолжала Ката, заставив себя говорить тише, – которые ты велел ей уничтожить. Но она этого не сделала. Я осмотрела твою печатную машинку и знаю, что письма были напечатаны именно на ней. А еще у меня есть письма, которые ты посылал ей по Интернету, и я наверняка могла бы позвать кого-нибудь заглянуть в твой компьютер…

Ката подалась вперед над столом и велела Йоуну смотреть на нее.

– Но это все неважно. Тебя могли бы оправдать или дать условный срок после долгой усыпляющей канители. Только, милый мой Йоун, не бывать этому. На те танцы она пошла из-за тебя, и я накажу тебя за это и сделаю это сама, крысюк ты несчастный. А ты еще и на органе играл на ее похоронах …

Йоун затряс головой, уронил подбородок на грудь, но потом снова поднял.

– Она сама этого хотела, – произнес он и выпучил глаза. – Сама… Шлюшка озабоченная.

Раздался звон разбитого стекла: Йоун опрокинул свой бокал, ухватился за край стола обеими руками и попытался встать. Люди вокруг замолчали и стали следить за происходящим.

– Тсс! – сказала Ката, переместилась к другой стороне стола, присела перед Йоуном и увидела, что его глаза все еще открыты. Он замахнулся на нее рукой, но она увернулась. Вино из опрокинутого бокала пролилось ему на брюки, и это было кстати: теперь он выглядел и пах, как алкаш.

Пришла официантка и поинтересовалась, всё ли у них в порядке.

– Он хотел вас ударить? – спросила она.

– Это мой муж, – сказала Ката, мотая головой. – Он хватил лишнего. У него дочь умерла.

Она попросила ее помочь поднять Йоуна. Они взяли его под руки и повели к выходу, а в дверях Ката сказала, что дальше он справится сам:

– Ему надо пройтись, проветриться.

Официантка принесла ее сумочку и сумку Йоуна; Ката поблагодарила за помощь. Дверь за ними закрылась, и Йоун тут же зашагал на заплетающихся ногах прочь по улице Клаппарстиг. Ката повесила сумку на плечо, догнала его, схватила за руку и повела по тротуару. На углу улицы Ньяульсгата он шлепнулся на зад, прислонился спиной к стене дома и пробурчал что-то, чего она не расслышала.

Рядом с ней появилась Соулей, и они молча стояли и рассматривали Йоуна. Мимо прошла группа молодежи, держащая путь в центр; один из них указал на Йоуна, и все захихикали.

– Мы его так и оставим тут? – спросила Соулей. Ката помотала головой. – Что же ты тогда будешь делать?

– Что я обычно делаю. Отнесем его в машину!

Ката поехала по улице Скоулавёрдюстиг, свернула на Лёйгавег, а оттуда – на улицу Квервисгата. Везде было полно машин и пьяных. И даже если б полиция остановила их, никто не обратил бы внимания на еще одного мертвецки пьяного мужчину на заднем сиденье. Для полного сходства Ката заткнула Йоуну между колен пустую бутылку из-под спиртного.

Он валялся на боку, глаза его были закрыты, и по лицу время от времени пробегали слабые судороги. Ката порылась в его сумке и нашла старый пленочный фотоаппарат, коробочку с какими-то линзами и распечатанные на ксероксе брошюрки с душеспасительной чепухой.

Соулей открыла пакет, в котором лежала куча бутылок, и достала шокер – подарок Каты. Махнула им в сторону Йоуна, и Ката велела ей прекратить.

– Да шучу я, – сказала Соулей и отложила шокер. – А все же неплохо носить его с собой, для безопасности… Ведь ты же мне его для этого и подарила?

Они выехали берегом моря на Мыс, мимо старого дома Каты, и свернули на юг, чтобы пересечь Мыс. Хотя было уже за полночь, а небо пасмурное, все еще было светло. По пути Ката передала фотоаппарат Соулей и спросила, умеет ли та им пользоваться.

– Я такие в музее видела, – ответила Соулей. Она открыла заднюю крышку фотоаппарата и заглянула внутрь. – А в нем пленка.

– Ему этот вечер забывать нельзя, – сказала Ката.

Соулей передала ей пиво, и они выехали к маяку Гроутта. На тропинке, тянущейся вдоль берега моря, никого не было видно, и машин на дороге не было. Недалеко от сарая для гольфа располагалась стоянка, и Ката припарковалась на ней.

– Это безумие, – сказала она, выключая двигатель. – Какие есть меры пресечения за похищение человека?

– Никаких. Ведь мы именно поэтому так и делаем?

– Могу подвезти тебя до дому, если хочешь.

– И ты сейчас так говоришь?

– Я забылась. Наверное, это подходящее слово… Выкинем его здесь и поедем домой.

– Хватит чушь пороть.

Соулей открыла дверь и вышла из машины, Ката – за ней. Они общими усилиями стали тащить Йоуна из машины, но вдруг Соулей выпустила его и издала вопль. Она отпрянула, и Ката от неожиданности сделала то же самое. Йоун упал лицом на каменистую землю и остался лежать без движения.

– Что стряслось? – спросила Ката.

– У него глаза были открыты! И он смотрел на меня – как будто видел, понимаешь?

Они перевернули его. Лицо Йоуна было исцарапано камешками, на лбу темнели кровоподтеки.

– Да пошутила я, – сказала Соулей, когда они вновь стали поднимать его.

– В каком смысле?

– Я не испугалась. Мне просто хотелось сделать ему больно.

Они повели его под руки, добросовестно следуя по ровной тропинке между дюн, на взморье. Порой Йоун тряс головой, словно пытаясь сообразить, что с ним; его ладони были потными и холодными, от него исходил неприятный кислый запах.

– Блин, блин, – ругалась Соулей, когда песок становился глубже, но Ката велела ей терпеть. Море было далеко-далеко, и они проковыляли, ведя между собой Йоуна, до середины приливной полосы, а там Соулей вновь выпустила его. Он навалился всей тяжестью на Кату, и она дала ему упасть на спину в песок.

– Вставай, козел ты эдакий! – крикнула Соулей, легонько пнула его в бок и засмеялась.

Ката уселась около Йоуна, прихлебывая из бутылки. Песок был сухой-сухой. Соулей присела с ней рядом и стала кидать в голову Йоуна камешки, пока Ката не велела ей прекратить.

– Почему? – спросила Соулей. – После всей этой бодяги…

– Прошу тебя… Дай мне время подумать.

– Да чего тут думать! – Соулей взяла ее за руку. – Единственное, что тебе надо сделать, это ощутить ярость – вот тут, в груди. – Она положила ладонь Кате на грудь. – Вся эта мерзость, которая на тебя обрушилась… И тебе надо, чтобы это все из тебя вышло, а этот мужичонка получил свое. Но пока ты будешь это делать, не думай о нем, как о человеке, он этого не стоит. По-твоему, он о Вале думал, как о человеке , когда засовывал ей? Ей же было всего двенадцать! Давай закончим дело. Смотри, что у меня есть… – Она сунула руку в пакет, где хранила выпивку, и вынула что-то остроконечное, покрытое блестками и красными ленточками.