Лейла Аттар - Бумажный лебедь

Когда на осужденного надевали наручники, Рафаэль коротко кивнул ему из зала.

Дамиан повернулся к Скай, все еще надеясь на один-единственный, прощальный взгляд. Его чувства в тот момент нельзя было передать словами: печаль, тоска, сожаление о том, что разочаровал ее и подвел самого себя.

Скай так на него и не взглянула.

Лишь двух женщин Дамиан любил всем сердцем. Одну не успел спасти, а другой причинил много боли. В темноте изолятора, когда одиночество тяжелой горгульей уселось на грудь, Дамиану явилась МамаЛу. Он ее почувствовал. Закрыв глаза, он услышал пение. Он снова стал маленьким мальчиком, снова сидел с ней рядом на церковной скамье, а святые и ангелы наблюдали за ними со стен.

Дамиан понял, что МамаЛу никогда не оставалась одна. Даже последние дни в Вальдеморосе ей скрашивал он, ее сын, точно так же, как она поддерживала его сейчас. Ведь любовь живет в нашем сердце, и ее огонек освещает нам путь даже в самую трудную минуту. Чем сильнее мы любим, тем ярче огонек. И хотя МамаЛу давно умерла, она все еще была здесь, с сыном, в самые тоскливые минуты его жизни.

Любовь не умирает .

Эта мысль помогла Дамиану совладать с одиночеством, не сойти с ума без дела.

Дамиан оторвал пуговицу от шорт. Немного покружив на месте, он подбросил ее в воздух. Затем опустился на четвереньки и принялся ее искать. Когда пуговица нашлась, он опять ее подбросил, затем снова и снова – пока не выбился из сил. Благодаря этой игре он научился определять время до следующего приема пищи и прикидывать, день на дворе или ночь. Иногда он бегал на месте, иногда стоял на руках вниз головой. Он постоянно находил себе занятие и поддерживал себя в форме. Охранники изумлялись его стойкости.

Моник же провел в «Норе» от силы пару-тройку дней: авторитетом он обладал огромным. Как лидер группы, он выполнял в колонии важную роль – следил, чтобы банды вели себя мирно.

Как только Дамиан вошел в столовую, повисло молчание. Охрана насторожилась, заключенные заерзали на стульях. Дамиан занял прежнее место. На ужин давали спагетти с тефтелями, зеленый горошек и вездесущее желе.

Дамиан подцепил тефтельку с тарелки Моника и отправил в рот. Громила перестал жевать. Нос у него вполне зажил, хотя остался слегка кривоватым. Обстановка накалилась до предела. И тут Моник потянулся к тарелке Дамиана и набрал полную вилку горошка. Какое-то время он подержал его на весу, словно демонстрируя свое превосходство, а затем съел. Двое мужчин молча жевали, глядя друг на друга. Потом Дамиан занялся своей порцией, а Моник – своей. Остальные тоже вернулись к ужину.

– Симпатичный шарфик, – буркнул Дамиан.

На голове у громилы красовался узорчатый платок, в ушах сверкали жемчужные серьги.

– И не надейся! – фыркнул Моник. – Ты все равно не в моем вкусе.

– Дамиан, к тебе посетитель. – Охранник остановился у грузовой площадки, где двое заключенных расписывали стену.

– Слава богу! – картинно возликовал Моник. – Уведите этого засранца: он портит мое кукурузное поле!

– Нам сказали рисовать кукурузу, – усмехнулся Дамиан, – а не фаллосы на ножках.

Надзиратель отвел его к массивным стальным дверям со вставками из оргстекла. Раздался сигнал, двери с хлопком открылись, а затем сомкнулись позади вошедших с громким «п-ш-ш».

Весь год Дамиана навещал лишь Рафаэль. Он помогал другу вести бизнес и выполнял его поручения на свободе. Часто они сидели во дворике для посещений, поросшем клочками травы, и обменивались новостями. Дамиан вел унылую, однообразную жизнь и только благодаря Рафаэлю узнавал о том, что творится за стенами тюрьмы.

– Охрана мне сказала: обтягивающих маек не надевать, юбки – только ниже колена. – Рафаэль уже не раз подкалывал приятеля, узнав о его неожиданной дружбе с Моником.

Дамиан гадал, какие остроты его ждут сегодня, однако Рафаэля в комнате не оказалось – только дети и родственники других заключенных. Дамиан вопросительно взглянул на охранника.

– Снаружи, – подсказал тот.

Дамиан вышел во двор и застыл. На одной из скамеек его ждала Скай – еще прекраснее и невероятнее, чем прежде. Она сидела к нему спиной. Дамиан с болью в сердце отметил, что ее волосы отросли уже почти до талии. Он понял, что пропустил целую вереницу дивных мгновений: не видел ее со стрижкой по плечи, не видел, как ее волосы ниспадали на грудь, как струились по обнаженной спине. Нежный пушок на ее руке серебрился под яркими лучами солнца. Дамиану показалось, что вся ее фигура светится, озаряя мрачные закоулки его души. Он так и стоял, ошеломленный, не решаясь подойти, когда надзиратель толкнул его в спину.

Скай обернулась.

Девушка думала, что встреча пройдет по-другому: в маленькой кабинке со стеклянной перегородкой и телефонными трубками. Она ожидала какую-то границу. Дистанцию.

Скай не раз проигрывала эту сцену в воображении: тесная комнатка, над головой – люминесцентные лампы, повсюду камеры наблюдения. Она бы зашла в свой отсек, затем привели бы Дамиана. Вот к чему она готовилась. Однако между ними не оказалось стекла – не было барьера, который притупил бы чувства, помешал бы той силе, что по-прежнему влекла их друг к другу.

– Сядь! – рявкнул охранник, прервав горько-сладкий миг созерцания.

Дамиан сел на скамью напротив Скай. Их разделял лишь маленький прямоугольный столик.

– Я…

– Ты…

Они замолкли одновременно.

– Давай ты первая, – сказал Дамиан, вспомнив другой момент, когда они тоже запнулись, глядя друг на друга, а закончилось все поцелуями в темном коридоре.

– Мне сказали, ты внес меня в список ожидаемых посетителей.

– Внес, только не думал, что ты придешь.

Повисло молчание: оба жадно разглядывали друг друга. Скай готовилась к худшему, но Дамиан был не из тех, кого ломают обстоятельства. Он пережил службу у Эль Чарро и взрыв на складе, а теперь научился выживать в тюрьме. Он раздался в плечах, под рубашкой угадывались литые мускулы. А вот лицо осунулось, изменился взгляд. В глазах читалась бездна утраты – тень больших надежд, которые обратились в прах.

– Как… – Скай запнулась, не выдержав его пристального взгляда. – Как твои дела?

– Ты такая красивая, – произнес Дамиан, будто не слышал вопроса – словно утратил все чувства, кроме зрения.

Ты безумно, безумно красивая.

Он сказал так не потому, что за год она немного изменилась: грудь теперь смотрелась больше, исчезла болезненная впалость щек. Нет, она всегда казалась ему самой красивой – не важно, где и когда.

– Как твое плечо? Зажило? – поинтересовался он.

– Да.

Ты спросил про плечо, а надо было – про сердце.

– А как твоя нога?