Лейла Аттар - Бумажный лебедь

Вопросы теснились у Дамиана в голове. Он вырос без отца, и мысль, что его дочку постигла та же судьба, разрывала ему сердце. Сьерра, должно быть, знала о нем больше, чем он о ней. Или Скай ей ничего не рассказала? Хотела ли дочка с ним познакомиться? Гадала ли, почему он ее не навещает? Что она сделает, если узнает правду прямо сейчас? Смутится? Испугается? Отшатнется?

Ник чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что делать. Сьерра деловито развешивала бумажные гирлянды, не замечая напряжения, сгустившегося вокруг.

Дамиан глядел на потухшие свечи в руках у Скай, на пакеты с гирляндами у ног Ника, на удивленные лица этой парочки. Он, Дамиан, был здесь лишним – джокером, который нарушил расклад в такой прекрасный вечер. Он вышел из тюрьмы на несколько месяцев раньше срока, однако сейчас предпочел бы снова оказаться за решеткой, лишь бы запереть там свою боль. Жить в неведении было мучением, но правда оказалась гораздо хуже.

Смахнув приставшие к джинсам лепестки, Дамиан растворился в толпе. Он мысленно благодарил безликое людское море, чувствуя себя мертвецом среди живых.

– Увези меня отсюда, – произнес он, едва завидев Рафаэля. – Увези как можно дальше.

Я балансировала между сном и явью, погрузившись в дикие, безумные видения, в которых три зеленые игуаны – я, Сьерра и Дамиан – нежились под солнцем где-то на далеком острове. У меня не было хвоста, только кого это волнует, когда вокруг так тепло и красиво? Мы ели кремовые бобы, и Сьерра упрямо жевала семена вместо того, чтобы их выплевывать.

Хрум, хрум, хрум.

– Не надо, – пробормотала я и проснулась от собственного голоса.

С тех пор как две недели назад я встретила на кладбище Дамиана, я металась и ворочалась ночами напролет, пока простыни не сбивалась в бесформенный ком у меня в ногах. Больше всего меня поразило то, что Дамиан приобрел отцовский особняк и что Сьерра частенько туда заглядывала. Да, матерью-одиночкой быть непросто – но я не могла не корить себя за то, что плохо следила за дочерью. Я верила, что она выполняет мой наказ после школы сразу идти домой. После Дня мертвых Дамиан не появлялся, и это меня беспокоило. Со стороны казалось, что у меня все под контролем. На самом деле я пребывала в смятении.

Хрум, хрум, хрум.

Опять чертов звук. Совсем как…

Я включила свет.

На стуле у изножья кровати сидел Дамиан и глядел на меня. Когда зажглась лампа, он даже бровью не повел, продолжив хрустеть жареным арахисом. Я поневоле отметила, как он властно занимал пространство, как четко обозначал свое присутствие – гость из прошлого в черной одежде, при виде которого сердце у меня забилось чаще. Как будто и не было восьми лет разлуки. Все это время он жил здесь, в моей голове, в потаенных уголках моего сердца. Каждый день я видела его в личике Сьерры, в светлых полумесяцах ее ноготков, в ее локонах, которые завивались на кончиках, когда она наматывала их на палец. Я слышала его в ее шепоте перед сном, боролась с ним, когда сталкивалась с ее строптивым нравом и ощущала его в тепле ее объятий. Все эти отзвуки Дамиана меркли перед ним настоящим – из плоти и крови, довлеющим и ярким, словно тысяча солнц, испепеляющим меня взглядом. Бог знает, какие бури клокотали в глубине этих угольно-черных глаз.

Я натянула одеяло повыше, как будто кусок ткани мог защитить меня от пламени. Я знала, что этот день придет, и очень его боялась. Жизнь научила меня одному: злить Дамиана – смерти подобно. Он так и не простил моему отцу случившееся с МамаЛу. Что же он сделает со мной за то, что я скрывала от него дочь?

– Почему ты мне не сказала? – Он отложил фунтик с арахисом так тихо и аккуратно, что по спине у меня побежали мурашки.

Только сейчас я заметила у него на коленях папку с бумагами. Он открыл ее, мельком взглянул на верхний документ и швырнул им в меня. Качаясь, лист опустился на кровать. Не успела я его поднять, как Дамиан бросил в меня следующий, затем – еще и еще, пока все содержимое папки не закружилось над кроватью, словно белые перья.

Я схватила ближайший документ и бегло прочитала. Наверху стоял логотип частного сыскного агентства. Ниже – мой адрес, финансовая отчетность, личные сведения. Похоже, я держала в руках досье на саму себя. Я взяла другой лист – копию свидетельства о рождении Сьерры. В следующей бумаге сообщалось о моем распорядке дня, о работе в Вальдеморосе. Все, что касалось последних восьми лет, лежало передо мной кипой листов: где я жила, что делала, куда ездила, мои покупки, подписки на журналы.

И тут мой страх перед Дамианом уступил место ярости. Как он посмел затолкать в папку всю мою жизнь, начиная с судебного процесса, и бросить ее мне в лицо?

– Знаешь, почему я не рассказала про Сьерру? Потому что ты всегда делал что-то подобное! – Я скомкала лист бумаги. – Всегда выслеживал, планировал, строил козни! Когда я навещала тебя в тюрьме, фото Сьерры лежало в моей сумочке. Я хотела рассказать, что у нас есть дочь. Отец уже умер, и я думала, тебе больше не с кем бороться. Но я ошиблась, Дамиан: ты все еще боролся. Ты всегда с кем-то сражаешься! Ты довел отца до инсульта, а я пришла, чтобы подарить тебе дочь! Только в твоем сердце для нас не было места, потому что ты ничуть не изменился. Ты по-прежнему воевал со своими демонами. И если ты решил, что узнал обо мне все из отчета – как бы не так! Ты понятия не имеешь, каково мне!

Я даже не подозревала, что беременна, пока не пришла на плановый осмотр плеча. Доктор спросил, когда у меня в последний раз были месячные. Я думала, цикл сбился от стресса или, может, из-за того, что я пару недель не принимала противозачаточные, однако анализ подтвердил подозрения врача. Известие оказалось и радостным, и горьким, ведь отец и дед ребенка враждовали и рассудить их могли только юристы.

Повсюду, где бы я ни появлялась, меня встречали вспышки фотоаппаратов. Что настрочат репортеры, если узнают про беременность? Или про то, что я люблю своего похитителя? Что сделает отец? Отправит меня на аборт? А если не получится – не наймет ли психиатра, чтобы тот признал меня невменяемой? А как Дамиан отреагирует на новость? Его ждала тюрьма. Я не знала, надолго ли, в любом случае это усложняло ситуацию.

Я никому не рассказала. Как бы трудно мне ни приходилось, мысль о том, что среди хаоса развивается новая жизнь, вела меня сквозь тьму, словно луч маяка. Я подолгу сидела с отцом и Ником, лелея свою маленькую тайну, пока мужчины обсуждали судебные издержки и правовые стратегии. Мне хотелось, чтобы тяжбы завершились до того, как округлится мой живот, поэтому я притворялась заинтересованной. Утверждала одно, запрещала другое. Я пришла на оглашение приговора на четвертом месяце беременности. Во мне жила частичка Дамиана, и пусть другие сочли бы это неправильным, я была рада, что оставила ребенка.