Лейла Аттар - Бумажный лебедь

Узнав о моей беременности, отец не смог скрыть досады. Он решил, что Дамиан таким образом с ним поквитался, что ребенок стал финальным аккордом его козней.

Как же сильно мы заблуждаемся, когда мним себя центром вселенной. Как много сил прилагаем, чтобы подогнать происходящее под свои теории. И как же слепо мы потакаем накрученным эмоциям – хорошим, плохим, злым.

Отец верил только в то, во что хотел. Дамиан – тоже. Мне оставалось разорваться между ними либо принять тот факт, что я не в силах поменять их взгляды.

Порой я думала, не сошла ли с ума, не совершила ли ошибку. Не подвели ли меня наивность и доверчивость? Вдруг Дамиан и правда играл моими чувствами? Да, он меня не пристрелил, однако не провернул ли он план похитрее? Не вбил ли клин между мной и отцом, отправив меня домой с ребенком в животе?

«Он тебя использовал», – заявил отец.

Я вспомнила о том, что мы с Дамианом пережили, как он на меня смотрел, как прикасался, – и твердо решила: нет. Я не могла себе представить ничего прекраснее и живее, чем его поцелуи, чем наши сплетенные тела. А теперь во мне росла его частичка, частичка МамаЛу, и я должна была заботиться об этой крохе. Дамиан причинил мне боль, отец тоже. Только я по-прежнему любила их обоих. Возможно, я не оправдала их надежд, но я больше не хотела разрываться – не теперь, когда во мне теплилась новая жизнь.

Кто-то начал продавать крупные пакеты акций отцовской компании по заниженным ценам, и я сразу заподозрила Дамиана. Инвесторы, испугавшись обвала, запаниковали и тоже продали свои доли. Вскоре отец выяснил, кто за этим стоял, но Рафаэль так хорошо подчистил документы, что весомых доказательств не нашлось.

Я не знала: Дамиан так поступил в ответ на угрозу. Отец смирился, что я жду ребенка, а вот с его папашей мириться не хотел, поэтому отправил в тюрьму послание, которое и вызвало ответный ход. В итоге вражда загнала одного за решетку, а другого – в могилу.

Когда отец умер, Сьерре было всего несколько месяцев от роду.

– У нее глаза твоей матери, – сказал он однажды утром, когда еще был жив.

Сперва он сторонился внучки, но в тот день впервые подошел к колыбели.

– Большие карие глазки, как у Адрианы.

Спустя пару дней он трижды поцеловал ее в щечки, думая, что я не вижу. Наши с отцом отношения оставались натянутыми. Сьерру он обожал. Он больше не обижался на меня за то, что я ее оставила. Внучка вызывала у него улыбку, когда весь его мир разваливался на части. Хорошо, что последние дни он провел дома, в своей комнате, когда особняк еще не забрали за долги.

После смерти отца я осталась круглой сиротой. Я почувствовала себя электрической розеткой с тремя зияющими отверстиями там, где раньше были мама, папа и МамаЛу. Люди питают друг друга энергией, и когда близкие уходят, ты на какое-то время перестаешь работать. Приходится перестраиваться, снова прокладывать провода, чтобы просто вставать по утрам. Я не только лишилась отца, но и потеряла крышу над головой, когда нуждалась в ней больше всего, ведь у меня росла дочь. Все отцовские сбережения ушли в счет уплаты долгов. Так что я скрепя сердце собрала свою дизайнерскую одежду, туфли и сумочки и отнесла в комиссионный магазин. Затем продала часы и украшения. Вырученных денег нам со Сьеррой должно было хватить на год. Однако сначала я похоронила отца.

Ник неожиданно проявил участие. Он переменился, когда я рассказала о беременности. Не смог принять такого. Он отступил и перестал меня добиваться. Когда у отца случился инсульт, внезапно пришел в больницу, стараясь не смотреть на мой округлившийся живот и отекшие лодыжки. После смерти отца Ник помог мне разобраться с долгами и полетел со мной и Сьеррой на похороны в Паса-дель-Мар.

Стоя у родительских могил с дочерью на руках, я разрыдалась. Земля на отцовском участке была свежей, не такой, как у мамы и МамаЛу. Я не знала, что заключенных Вальдемороса хоронили на том же кладбище. Только увидев нянино надгробие, я окончательно осознала: она ушла навсегда. Я хотела бы, чтобы Дамиан стоял рядом, чтобы передал мне частичку своего мужества. Он держал бы нашу дочь, а я обнимала бы его за плечи. Мы так и не поплыли в Паса-дель-Мар тем утром, когда на остров прилетели вертолеты.

Почему все закончилось именно так? Как мы могли разрушить все прекрасное, что между нами было?

Я чувствовала себя потерянной и неприкаянной, словно корабль в бушующем море. Я лишилась отца, матери, МамаЛу, Дамиана. Однако у меня оставалась Сьерра, и я прижала к себе ее маленькое тельце, будто спасательный круг.

Перед тем как вернуться в Сан-Диего, я заехала в Вальдеморос. Я хотела увидеть место, погубившее МамаЛу, и почтить память женщины, заменившей мне родную мать. Я принесла достаточно денег «на обед», чтобы надзиратели устроили мне экскурсию.

За жутковатыми серыми стенами, увитыми колючей проволокой, угрюмые охранники обыскали мою сумочку, а затем пустили меня внутрь. Сотрудница по имени Даниэла вызвалась показать мне тюрьму; я шла за ней по темному коридору, ведущему в главный комплекс, и эхо множило звук моих шагов.

Не такой я себе представляла тюрьму. Заключенных сложно было отличить от посетителей, потому что никто не носил унылых роб. Вдоль бетонных стен стояли палатки, где продавали еду и хозтовары. В прогулочном дворике матери нянчили младенцев. Дети постарше гонялись друг за дружкой по коридорам. Местные даже соорудили детскую площадку с разноцветными стенами и нагромождением качелей, горок и лесенок. Суровые с виду женщины глядели на меня с любопытством или подозрением, а затем возвращались к баюканью младенцев, шитью, вязанию.

Даниэла поведала, что большинство местных обитательниц пока не дождались суда.

– А еще тюремное начальство поощряет предпринимателей. Одни торгуют в палатках, другие шьют футбольные мячи или одежду. У нас тут делают ювелирные украшения, гамаки, рамки для фотографий. – Даниэла указывала на женщин, собравшихся группками.

– А куда потом отправляются эти вещи? – Я повертела в руках кожаную сумочку ручной работы – такая же приглянулась мне на рынке, когда мы с Дамианом ходили за покупками.

– Иногда их забирают родственники и продают в магазинах. Самые способные заключенные выполняют заказы для торговых компаний.

– И сколько такая стоит? – поинтересовалась я, разглядывая сумочку: кожа грубоватая, но не морщится, по углам цветные вставки, ручки обшиты тканью.

Даниэла назвала ничтожную сумму.

Я огляделась. Одна из женщин, расстелив огромную воловью шкуру, вырезала из нее фигуры по грубому трафарету и закрашивала кромки тоненькой кисточкой. Другая заключенная до блеска полировала куски кожи мягкой хлопковой тряпкой. Это была конвейерная сборка: каждая работница выполняла свою задачу и передавала изделие дальше. Готовую вещь бросали к остальным таким же, грудой лежавшим в тени.