Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

Бирмингем засыпан листьями. Местами обветшалые домишки, местами – элитная застройка. Он ничем – абсолютно ничем – не похож на Лондон. Настоящий Лондон, Лондон Рубена, заполненный старыми пабами на углу, мощенными булыжниками улицами, вывесками супермаркетов. Наш Лондон.

И вот, вопреки совету Мистера Динглза – хотя, возможно, его слова послужили катализатором, – я вдруг поняла, что мне делать.

Хватит избегать всего на свете. Пришло время взглянуть правде в глаза.

Не могу вспомнить, как пополнять проездной. Верчу в руках кошелек – выцветший, поношенный, с потрепанными краями. Автомат для пополнения кажется слишком сложным. У него всегда был сенсорный экран? Предпринимаю еще одну попытку. Пытаюсь оплатить банковской картой. Ее прислали в середине моего срока, после окончания срока действия старой. Надеюсь, у нее тот же самый пин-код.

Через несколько секунд понимаю, то в автомате вообще нет картоприемника. С удивлением смотрю на него, чувствуя себя печальным инопланетянином.

– Вам нужно приложить карту вот сюда, – поясняет мужчина, покупающий билет в соседнем автомате, указывая на желтую панель с изображением трех изогнутых линий на ней. Как только я прижимаю к ней карту, автомат пищит. Я смотрю на мужчину, надеясь на дальнейшие объяснения, но он занят своим билетом.

Я с опаской иду к турникетам – а вдруг там тоже что-то изменилось? Кто-нибудь мне поможет? Я не до конца понимаю, как устроен этот мир. Моя кожа все еще подозрительно бледная. И может быть, другие видят на мне клеймо, о котором я и не знаю.

Но потом я вспоминаю слова консультанта и решительно расправляю плечи. Неважно, что они обо мне думают, и вообще, никому нет до меня дела.

Я писала Имрану, пока была в тюрьме. Алан сказал мне, что он скорее всего не ответит, но однажды Имран прислал ответ. Почерк был трясущимся, буквы разбегались. Я читала и плакала. «Каждый день мне становится немного лучше», – написал он в конце огромными и сползающими вниз буквами. И это детское предложение меня добило – как будто это он должен извиняться передо мной за свое состояние! Остаток ночи я прорыдала в своей камере.

Прохожу через турникет – он не изменился, – и сажусь в метро, еду к Лоре.

Она все еще живет на барже, и это как шаг в прошлое. Есть такие вещи, про которые я даже не подозревала, что помню их. Куклы Рози и Джим на окне. Крыша, забросанная хламом: тарелки, чашки и столовые приборы.

Мне навстречу выбегает длинношерстный черно-белый кот по кличке Сэмпсон, о котором я знала, но никогда не видела. Лора рассказывала о нем во время своих нечастых визитов.

Выбегает Лора и заключает меня в объятья, прежде чем я успеваю осмотреться и найти себе место.

– Ты вернулась, тебя выпустили!

– Выпустили, – отвечаю я.

Ее радость заставляет мое сердце биться чаще. Я прощаю ей и редкие визиты, и то, что она начала говорить со мной, как с дальней знакомой.

Джонти зовет нас внутрь.

И хотя я узнаю обстановку – сине-голубые кружки, узорчатые подушки, главное – это запах. Этот старомодный, пыльный запах танина. Как будто донышко чайника. Я вдыхаю его полной грудью.

И тут я замечаю коробки – штук десять или пятнадцать. Они повсюду.

– Большая закупка через интернет?

– Я же говорила, что мы переезжаем. – Лора зажигает газ под чайником, стоя ко мне спиной. – Я хотела сказать, когда приходила к тебе, что мы нашли покупателя, но это показалось не таким…

– Понятно, – я быстро киваю.

Людям трудно рассказывать о свой жизни, когда навещают тебя в тюрьме. Все время с какими-то оговорками: «Конечно, это не сравнить с тем, что переживаешь ты, но…» или: «Нет-нет, хватит обо мне, я хочу узнать, как ты». Все это из лучших побуждений, но хотелось-то нормального общения.

– И куда переезжаете? – стараюсь, чтобы голос звучал максимально буднично.

Джонти сидит на самом носу баржи, на солнце. Его загоревшая кожа светится, сам он выглядит старше. Все выглядят старше. Я видела, как они стареют, каждую неделю или раз в две недели, но в свете тюремных ламп кожа любого выглядит старо.

Руки Лоры все покрыты венами, а гусиные лапки вокруг глаз видны, даже когда она не улыбается. Джонти поправился. Его жесты все еще мальчишечьи, но несколько лет назад он бы сидел с нами и хвастался своей работой. А сейчас он сидит снаружи и дает пообщаться нам с Лорой, как взрослый человек.

Мрачно размышляю, что это я заставила повзрослеть всех нас. Ускорила наше взросление.

Когда Уилф пришел ко мне через два дня после встречи с Минни в поезде, он тоже выглядел старше. На его висках появилась седина. Это мой брат, подумала я, мальчишка, с которым я играла в камушки, распугивая крабов и мелкую рыбешку.

«Итак», – сказал он, усаживаясь напротив меня.

«Да», – я наклонилась вперед.

Общаться стало проще. Не было ни колких замечаний, ни соперничества. Никакого злорадства по поводу его бизнеса.

«Твоя борода становится серой, как у Монти», – сказала я со смехом. Монти был старым котом наших родителей.

«Разве?» – Уилф рассмеялся и потрогал бороду.

Мы оба хорошо загорали, а его золотисто-коричневые волосы создавали образ человека, который все свое время проводит на улице. Сейчас на палитру добавился серебряный цвет, и он стал выглядеть совершенно по-другому.

– «Ага», – кивнула я.

Он наклонился и дотронулся до моей руки, хотя это было запрещено. Но как же хорошо! Чужая теплая рука поверх моей, и ее касание такое деликатное, как будто бабочка села на обнаженную кожу. Было очень приятно, но я ничего ему не сказала.

«Я нашел ее на “Фейсбуке”».

Я широко улыбаюсь. Я знала, что в тюрьме мне будет грустно и одиноко. Но даже не предполагала, как часто мне будет скучно. Причем все время. Беспощадная скука. Время двигается так же медленно, как мед стекает с ложки.

«Звучит странно, да? Я никому кроме тебя про нее не рассказывал».

«Твой секрет в безопасности. Что ты ей написал?»

Уилф откашлялся.

«Ну, просто о том, что она показалась мне очень милой, и что я не какой-то маньяк, и если она захочет выпить чашечку кофе, то я всегда готов».

«Ну и?»

«Завтра у нас свидание!»

«О! А мне еще терпеть до вторника», – я расстроилась. Об этом мы с консультантом тоже говорили. Об этих потерях. Маленьких мучениях, которые я должна была терпеть. Ради справедливости.

Уилф откинулся на спинку стула, уголки рта опустились вниз. Он барабанит пальцами по столу, точно так же, как он стучал по обеденному столу все наше детство. Он был суетливым ребенком, а когда вырос, его энергия нашла новый выход: в восхождение на Килиманджаро и манипуляциях с недвижимостью. Не тогда, в тюрьме, он будто вновь стал восьмилетним ребенком, насильно усаженным за ужин летним вечером.