Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

Один год мы учились вместе: его завершающий год в Кембридже совпадал с моим первым курсом в Оксфорде. До этого я ездила к нему раз пять или шесть. Мама с папой хотели, чтобы я привыкала к «такой атмосфере». Но я и сама была рада повидаться.

Встречаюсь взглядом с Уилфом и замечаю в его глазах ностальгию.

Последний раз я приезжала на Рождество, как раз перед тем, как он изменился, занялся бизнесом, продавая друзьям какую-то ерунду. Но и учебу он не забросил: домашние работы давались ему легко. Перед самыми выпускными экзаменами он пробежал лондонский марафон. Тогда же он начал насмехаться надо мной. Говорить, что я пассивна и пускаю жизнь на самотек, вместо того чтобы цепляться за любую возможность.

Но я ничего не знала о его девушках. Ни об одной из них. Они выскальзывали из его комнаты, прежде, чем я туда заходила. Я часто задавалась вопросом, почему. Могу вспомнить только одни продолжительные, если можно так сказать, отношения. Две недели он встречался с любительницей ролевых игр, эльфов и всего такого. Она оказалась сексуально одержимой, и Уилф ужасно рассмешил меня историями про нее во время рождественского ужина.

– Да? – удивленно спрашиваю я. Вообще-то я не особо много знаю о его жизни времен Кембриджа.

– Да. Ее звали Бет.

Его лицо становится мрачным, как только он произносит ее имя. Он поджимает губы, и в уголках рта образуются ямочки.

– И что произошло?

Он глубоко втягивает воздух, а затем выдыхает через нос, как курильщик.

– Она умерла, – говорит он. – Она умерла.

– Что? Когда?

– Мы были вместе два месяца. Глупость, конечно. Я же ей никто, не вдовец, ничего такого… Но наши отношения не были… интрижкой. Я любил ее.

– Мы даже не подозревали…

Интересно, страдал ли он так же, как и я: от одиночества, от чувства вины и от ощущения пустоты? По-другому, но так же.

– Я был… Не знаю. Не чувствовал, что имею на это право… – Уилф продолжает рассказывать: – Я был рядом с ней. Она умерла от синдрома внезапной смерти у взрослых, во сне. Когда я проснулся, то все еще обнимал ее. Ее тело. – Он делает глоток пива.

Я быстро киваю, мои глаза мокрые. Бедный брат. Он был совсем один в университете, едва успел повзрослеть. Неудивительно, что он изменился так сильно и так быстро.

Мы встретились глазами.

– Я не считал, что имею право оплакивать ее. Так что вместо этого я составлял списки. И я безумно ревновал, когда ты начала встречаться с Рубеном. И завидовал, что у тебя есть друзья. С людьми отношения у меня не складывались, а единственный человек, который любил меня, умер.

Дело было не только в том, что мы оба страдали. Было еще горе, которое мы оба пережили, только я стала его причиной, а он – жертвой. Но было и еще кое-что: его слова, что он не имел права. На протяжении всего судебного разбирательства и всего времени, проведенного в тюрьме, я не чувствовала, что Сэдик действительно представлял опасность. Случившееся было моей виной. Виноваты были моя слишком бурная реакция, моя нерешительность и нежелание проверить, кто шел за мной. Необоснованное применение силы. Я не была жертвой. Но могла ею стать… Жизнь слишком запутанная.

– Это было твоим правом, – сказала я, взяв брата за руку, и никакие охранники больше не могли нас остановить.

Он благодарно сжимает мою ладонь.

– Но тогда мне так не казалось. Я знал ее меньше шестидесяти дней. Мы встретились на вечеринке, потом начали встречаться, но никому об этом не рассказали. Впервые мы встретились в конце зимы. Сразу после твоего приезда. Умерла она после Пасхи. Помнишь? Я тогда не приехал на каникулы.

Я киваю.

Мы все гадали, чем же был так занят наш второкурсник. Сам он сказал, что устроился на работу в бар. Но летом приехал домой, как обычно, как будто и никуда не уезжал.

– Она умерла в Светлый понедельник.

– Мне так жаль, что тебе пришлось все это пережить.

Я ловлю его взгляд, и он с благодарностью кивает.

– Кстати, ты можешь купить здесь пакет органической картошки, – внезапно говорит Уилф, указывая на рекламу на в меню.

– Нет, спасибо. – Не могу сдержать улыбку.

Уилф улыбается в ответ.

– Я хотел рассказать тебе, но вместо этого… Не знаю… Начал цепляться к тебе.

– Мы завидовали друг другу.

– Я точно тебе завидовал. Казалось, у тебя есть все.

– Что? Это ты получал все первым! Кембридж, недвижимость, работа…

Он молча смотрит на меня, и тут я вижу себя его глазами. Что у меня есть? Рубен и друзья. Вместо денег и образования. Выбор прост. Я никогда не думала о своей жизни с такой стороны.

– Боже… – говорю я. – Я и не думала, понятия не имела… И мне так жаль…

– Та история меня подкосила, – признает Уилф. – Минни первая женщина с тех пор…

– Серьезно первая?

– Не в том смысле. Конечно, девушки были, но они никогда не задерживались надолго. Я думал… Не знаю… Думал, что любая из них может умереть, если останется со мной. В голове засела дурацкая мысль, что я был в чем-то виноват, стал причиной. Конечно, я знал, что это неправда, но избавиться от нее не получалось.

Я энергично киваю. Прекрасно понимаю, о чем он говорит.

Ложные мысли так легко проходят непойманными через контроль мозга и превращаются в правду.

«Даже учитывая ваше преступление, вы не думаете, что уж слишком жестоко наказываете себя и слишком строго судите?» – как-то спросил меня Алан. Я призналась ему, что никогда не училась достаточно старательно, что всегда тянула время, не нашла сил на карьеру – мне казалось, что мое преступление стало логичным итогом. Я удивилась его вопросу. Жестоко? Нет. Суд в Олд Бэйли приговорил меня к двум годам в тюрьме. Что может быть строже?

«Но Джоанна, зачем же казнить себя еще больше? Кому от этого лучше?»

Я ответила просто:

«Искупление вины».

Алан пожал плечами, как бы говоря: «Кого это волнует…»

И сейчас я мысленно возвращаюсь к тому разговору. Странно осознавать, что ты могла ошибаться относительно всей своей жизни.

– Ты виделась с мамой и папой? – спросил Уилф, подцепив луковое колечко.

Я покачала головой. Он только криво улыбнулся в ответ.

Брат не знал, что каждую неделю мама и папа навещали меня. Но по отдельности. Даже хорошо, что они не приезжали вместе. Так всем было спокойнее Через несколько месяцев папа мягко взял меня за руки, хотя это было запрещено. «Знаешь, Джо, это все ерунда», – сказал он. Я кивнула, и глаза наполнились слезами. Мне хотелось, чтобы этот момент длился вечно и мне не нужно было бы возвращаться в камеру и сидеть там в одиночестве до следующего посетителя. «Для нас это не имеет значения». Из всех их слов эти были больше всего похожи на извинения.

Но это в прошлом. Сейчас я полноценный человек вне зависимости от того, есть ли у меня степень, гордятся ли мной мои родители, любит ли меня брат. Сейчас я отвечаю за себя сама.