Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

В первую ночь меня отправили в специальную камеру под постоянный контроль, чтобы предотвратить возможный суицид – настолько я выглядела потрясенной и одинокой. Флисовая подушка, в которую я плакала, сохла неестественно быстро. Все эти ночи, которые я тщательно отсчитывала. Каждый обыск. Каждый выборочный тест на наркотики, когда мне приходилось писать в горшок. Ожидание своей смены в столовой, потому что это позволяет заработать деньги на просмотр телевизора, но главное – заполняет время. Чувство полной и абсолютной паники в первую прогулку во дворе, когда я еще никого не знала. Два года я растягивала время до состояния тонкой проволоки, не знаю, за что цепляться. Теперь, когда я на свободе, моя жизнь оказалась разорванной в клочья.

И этого можно было избежать. Если бы адвокат не знал о моей лжи… Если бы Рубен не сказал ему. Мы могли бы пройти через суд, мне могло бы все сойти с рук.

Я смотрю на мужа, а он также странно смотрит на меня.

– Почему они не сказали стороне обвинения? – спрашиваю я.

– Им не надо было. Но они заставили тебя признаться. Они б не пустили лжеца в зал суда, ни одного из нас.

– Почему они не сказали мне?

Он пожимает плечами, не глядя на меня:

– А что бы это дало?

– Я не знаю.

– В общем, я хочу сказать, что стал причиной всему этому.

– Чему – всему? – мой голос чуть громче шепота.

– Этим развалинам.

– Развалины.

– Развалины нашего брака. – Он все еще смотрит на меня, держа стакан на уровне груди. – После того, как я его отравил.

– Ты его не отравил, – отвечаю я на автомате.

– Мы оба виноваты.

– О чем ты?

Рубен прислоняется к стене, голова откинута.

– Я больше не могу. Мне до чертиков надоело все это, Джо.

– Не можешь делать чего?

– Я просто… ждал, и ждал, и ждал тебя.

– Я знаю, я…

– Просмотрены: «Карточный домик», «Игра престолов» – дважды, «Родина» – перечисляет он, перебивая меня.

Я хмурюсь, сбитая с толку.

– «Хорошая жена», «Во все тяжкие», «Шерлок», «Безумцы».

Я не знаю, что сказать этому человеку, который стоит передо мной и произносит гневную речь.

– Все это просматривалось долгими часами без тебя. Я так устал смотреть телевизор в одиночестве.

– Но сейчас я вернулась, – говорю я, широко разведя руки.

Делаю глоток колы из своего стакана, разлив немного на руку и стол. Чувствую, как кожа становится липкой.

– Ты вернулась, да, – повторяет он, и его лицо неожиданно смягчается.

Нет, это не нежность, что-то другое. Я подхожу к нему ближе, и он обнимает меня, точно так же, как раньше. Стою в его объятиях и чувствую запах алкоголя и тепло его тела.

– Ты вернулась, Джо, я так тосковал по тебе. Я скучаю по тебе.

– Ты скучаешь по мне? Но я же здесь.

– Я все еще чувствую, что скучаю, будто ты ушла.

Я смотрю в сторону.

– Я тоскую по тебе, да, – говорит он.

Это наш самый длинный разговор за последнее время. Его слова натыкаются друг на друга, словно неуклюжие дети, идущие колонной во время школьной поездки.

– Я смотрел все эти сериалы в одиночестве и в конечном итоге отправился дальше без тебя.

– Дальше без меня?

Его правда настолько болезненна, что я закрываю глаза. Если бы я могла вернуться назад и не звонить в службу спасения, а уйти, я бы так и сделала.

– Я оплакивал тебя. Я ничего не делал, держал все в себе. На работе меня перевели… Отправили на полностью офисную работу. Я никуда не ходил и никого не хотел видеть. Я не носил черное, ведь похорон не было. Но траур был.

– Ну, сейчас я вернулась. Считай, восстала из мертвых. Ты разве не рад?

– Нет, Джо, – говорит Рубен, грустно качая головой.

И я понимаю, что сейчас это жалость, он меня жалеет.

– Нет, – повторяет он снова.

Женщина все еще громко поет на сцене, но мы не повышаем голос. Наш брак рушится…

– Тебе не говорили, но в печали есть большая доля гнева. Иногда люди злятся на то, что их близкие умирают… На то, что оставляют их.

– Ты злишься.

– О, да. Я ужасно, дьявольски зол на тебя, Джо.

Я откидываю голову назад, как будто мне влепили пощечину. А разве нет? Это даже хуже, чем удар. Меня как будто разрезали на куски, содрали кожу. Вскрыли череп, вытащили все внутренности.

– Ты была такой глупой, – продолжает он. Я пытаюсь возражать, но он поднимает руку. – Иногда я думаю о той ночи. Если бы ты тогда не ошиблась, то все было бы по-другому. У нас наверняка уже были бы дети, другой дом, мы были бы очень счастливы, Джо. Даже той ночью – как в любую обычную пятницу – я ждал, когда ты вернешься домой. Я всегда ждал. А сейчас это все… Все неправильно. Чувствую, что неправильно. Твое возвращение домой – это слишком…

– Но ты снова ко мне привыкнешь. И я снова ко всему привыкну.

– Но ты сейчас другая.

– Нет.

– И ты… Ты же серьезно ранила человека. И весь этот суд…

– Это правда. Ты не можешь мне этого простить? Эту ошибку? Разве быть правым и хорошим тебе настолько важнее, чем я? И любовь ко мне?

Гнев приходит вместе с осознанием, что его предательство действительно ранит меня. Как он мог? Как? Ради Рубена я бы рассказала полиции все, что угодно, вообще все. Я бы соврала ради него, закапывала бы тело вместе с ним, организовала бы ему алиби.

Но сейчас я смотрю на своего мужа и понимаю, что совсем его не знаю. Его честность и убежденность перевешивают все. Даже меня.

Рубен пожимает плечами. И все его слова, его осуждение за все те ночи, которые он провел в одиночестве, отдаляясь от меня эмоционально, пока я считала дни в тюрьме, – все это шокирующим образом заканчивается вот так. Пожатием плеч. Ленивым, высокомерным жестом.

Через два дня он переехал.

А еще через два дня умер его отец.

Когда мой поезд прибывает на станцию Лондон-Марилебон, в моем списке значится только один пункт назначения, но это дело я пока откладываю. Полагаю, некоторые мои привычки могут существовать гораздо дольше, чем следовало. Прокрастинация, бесцельная трата времени. Останавливаюсь, чтобы сделать фотографию улицы, залитой светом, хотя никто и никогда ее не увидит. Я всегда любила этот район: деревья, большие пространства. Кажется, что это далекий пригород, а в реальности Лондон начинается сразу на границе района.

Я иду вдоль реки к выставочному центру, хотя путь дается тяжело, дыхание постоянно сбивается. Для меня это как возвращение домой. Я забыла, насколько сильно люблю Лондон. Я забыла его характер, но вот встретила старого друга и с радостью наблюдаю за его поведением и привычками.

Кожу покалывает от жары. Такая погода стоит уже четыре недели, и все устали, жалуются, что невозможно спать. Люди перестали постить в «Инстаграм» голубое небо и зеленые деревья, а снимают вместо этого выжженную траву по краям дороги, пересохшие каналы с остовами лодок. Мне не нравится на это смотреть. Видеть высохшее русло реки – как будто видеть кого-то без одежды.